Лотос-блюз - [84]

Дидрик молчал.

— Черт, да скажи ты хоть что-нибудь!

Теперь я вполне сознавал, что ору. Люси еще не вернулась. Куда ее унесло? Она мне нужна. Больше, чем когда-либо.

— Я не знаю, что сказать, Мартин. В доме найдены трупы четверых взрослых. Похоже, у них кто-то ночевал. Двое мужчин, личность которых установить не удалось. Никаких детей не обнаружено. В доме по крайней мере. Но я свяжусь с патрулем, который работает на острове. Возможно, она успела выбежать, Мартин. Ведь в доме ее не было. Может, испугалась и прячется. Клянусь… плевать на все, что случилось перед твоим отъездом. Слово даю, я ее отыщу.

Я уже не слушал его. В доме погибли четверо взрослых. Белла пропала. Не требовалось большого ума, чтобы понять, что неопознанные мужчины — люди Бориса и что тот, кто поджег дом, забрал Беллу с собой.

Я рухнул на колени прямо посреди бара.

Молил Бога, хотя даже не знал, что верю в него, молил пощадить ее.

— Лучше забери меня, — шептал я. — Меня.

Дидрик окликал меня по телефону, но я отключил его. Пальцы были скользкие от пота, когда я достал второй мобильник. Встал, ноги дрожали. Пожилая пара, сидевшая неподалеку, сделала попытку помочь. Я отпрянул.

Не подходите, думал я. Ради самих себя.

Борис ответил после второго гудка.

— Мартин, — сказал он. Казалось, он плачет.

Не помню, как я вышел из бара, просто неожиданно очутился на раскаленном тротуаре, под солнцем. — Прости меня, — сказал Борис по телефону. — Прости. Я потерпел неудачу. Она пропала, Мартин. Белла пропала.

42

Мы воображаем, будто нам известно, как мы отреагируем на нежданные удары жизни. Воображаем, будто нам известно, как мы поведем себя, если вдруг выиграем три миллиона в лотерею или если узнаем, что умрем в течение года либо умрет кто-нибудь из тех, кого мы любим. Но нам совершенно ничего не известно. Есть сценарии настолько немыслимые, что любая попытка предугадать, как мы их воспримем, попросту смехотворна. И все же мы пытаемся, снова и снова. Просчитываем самое худшее из мыслимого параллельно с самым фантастичным, что только можем вообразить, а потом говорим самые лживые слова, какие способен сказать человек:

— Случись такое со мной, я бы…

Стоя на тротуаре в Галвестоне, я узнал, что у меня похитили ребенка, которого я считал своим. Я не знал, по какой причине. Не знал, жива ли девочка. Единственное, что я знал точно: я умру, если с нею что-то случится. Часть меня умерла прямо там, на тротуаре. Ведь мы рождаемся с уверенностью, что мы сами и наши близкие и любимые бессмертны. По-настоящему ужасные и самые фантастичные вещи всегда случаются с другими. Это дает нам ложное чувство защищенности. Щедро выражая готовность отказаться от величайших успехов, мы воображаем, будто заключили союз и с Богом, и с дьяволом. Пусть мы никогда не получим величайших даров, но и тяжелейшие утраты никогда нас не постигнут.

А потом что-нибудь случается, показывая нам, что никакого союза нет, что он существовал лишь в нашей фантазии. И тогда все рушится. Мир меняется прямо на глазах, становится менее предсказуемым, а потому более опасным. Прежде темное оборачивается угольно-черным. Прежде белоснежное — грязно-серым. Страх, сжимающий сердце, когда мы смотрим в лицо смерти, никогда уже не ослабляет хватку.

Из отеля выбежала Люси. Она вернулась в бар, и тамошние посетители рассказали ей, что видели.

Зазвонил телефон.

Он упал на колени.

Кричал.

А потом просто исчез.

— Что стряслось?

В ее голосе звенел страх. А меня трясло. Я стоял с телефонами в руках, не зная, как заставить время вновь сдвинуться с места.

— Ее забрали, — прошептал я. — Беллу похитили.

Такие слова почти невозможно вымолвить. Только произнеся их, я осознал: это правда. Я не сумел защитить Беллу. Не отец, а неудачник. Полный неудачник.

Люси обняла меня, погладила по спине, как ребенка. Я рассказал ей все, что узнал. Что дед и бабушка Беллы погибли в своем летнем доме вместе с еще двумя мужчинами, по-видимому, людьми Бориса.

— Как, черт побери, они сумели? — сказал я. — Как ухитрились убрать с дороги Борисовых горилл? Ты видела этих парней? Здоровенные амбалы, вооруженные до зубов.

Я слышал, что́ говорю и какие выводы из этого напрашиваются. Одно из двух: либо наш враг находится среди людей Бориса, но это — я был почти совершенно уверен — мы можем исключить. А тогда оставался второй, куда более мрачный вывод: наш враг настолько могуществен, что мог в мгновение ока уничтожить даже такого серьезного защитника, как Борис.

Как мы вернулись к себе в отель, я не помню. От короткого пути в памяти сохранились только обрывки — палящий зной, гудки автомобилей да громкий смех и возгласы с пляжа. Казалось бы, идиллия. Но для нас с Люси Галвестон превратился в подобие Дантова ада.

— Нам надо домой, — сказал я, когда мы вошли в номер. — Сегодня же вечером.

— А как же Дениза? — осторожно заметила Люси.

— Пес с ней! — рявкнул я.

Люси достала комп и принялась искать авиабилеты. Меня тошнило, и я пошел в туалет. Долго сидел на корточках перед унитазом, смотрел в белую фаянсовую чашу. Люси вошла, присела у меня за спиной. Ее слезы капали мне на рубашку.

— Что же такое творится? — сказала она. — Как мы угодили в эту историю?