Лощина - [73]

– И вы, – медленно сказала Генриетта, – когда заставили меня поставить чашку обратно на поднос… Вы имели в виду… вы имели в виду Герду…

Пуаро спокойно прервал ее:

– Нет-нет, мадемуазель. Я не знал, что в вашей чашке был яд. Но я предполагал, что он мог там быть. А когда чашка была на подносе – тут все решала судьба, из какой чашки она станет пить… если вас устраивает такое объяснение. Я бы сказал, что это милосердный конец. Для нее… и для двух невинных детей. Вы очень устали, не правда ли? – мягко спросил он.

Генриетта кивнула.

– Когда вы догадались? – спросила она.

– Трудно сказать. Сцена была разыграна, я чувствовал это с самого начала. Но очень долго не понимал, что она была подготовлена Гердой Кристоу… что ее поза была игрой – ведь она на самом деле играла роль. Я был озадачен простотой и в то же время сложностью… Вскоре я понял, что сражаюсь против вашей изобретательности и что вам подыгрывают ваши родственники, как только они поняли, чего вы добиваетесь. – На некоторое время воцарилось молчание, затем он спросил: – Зачем вам это было нужно?

– Затем, что меня попросил Джон! Он это имел в виду, когда сказал: «Генриетта!» В этом слове заключалось все. Он просил меня защитить Герду. Понимаете, он любил ее. Больше, чем Веронику Крэй… больше, чем меня. Герда принадлежала ему, а Джон любил вещи, которые были его собственностью. Он знал, что только я могу защитить Герду от последствий того, что она натворила. И он знал, что я сделаю все, что он хочет, потому что я любила его.

– И вы сразу начали действовать, – мрачно сказал Пуаро.

– Да, первое, что я могла придумать, – это взять револьвер из рук Герды и уронить его в бассейн, чтобы усложнить опознание отпечатков пальцев. Когда позже я узнала, что Джон был убит из другого револьвера, я стала его искать и, конечно, сразу нашла, потому что знала, куда Герда могла бы его спрятать… Я только на чуть-чуть опередила людей инспектора Грэйнджа. Я положила револьвер в мою большую сумку, – продолжала она после небольшой паузы. – А затем отвезла в Лондон и спрятала в студии. Спрятала так, чтобы полицейские не нашли.

– Глиняный конь… – тихо сказал Пуаро.

– Откуда вы знаете? Да, я положила револьвер в мешочек для губки, обмотала проволокой и облепила глиной. Ведь не станет же полиция уничтожать шедевр художника! А что натолкнуло вас на эту мысль?

– То, что вы выбрали для тайника именно лошадь. Троянский конь[84] – подсознательная ассоциация в вашем мозгу. Но отпечатки пальцев… Как вы это устроили?

– Слепой старик, который продает спички на улице. Он не знал, какую вещь я попросила его подержать, пока достану деньги.

Пуаро мгновение смотрел на нее.

– C’est formidable[85]! – пробормотал он. – Вы, мадемуазель, один из самых достойных противников, с которыми мне приходилось встречаться.

– Это было ужасно утомительно… Все время стараться быть на один ход впереди вас!

– Я знаю. Я начал понимать, как только увидел, что кто-то специально наводит след на всех, на всех, кроме Герды Кристоу. Все уводило от нее. Вы умышленно нарисовали Игдрасиль, чтобы привлечь мое внимание и направить подозрение на себя. Леди Энкейтлл, которая прекрасно знала, что вы делаете, забавлялась, сбивая с толку бедного инспектора Грэйнджа, гоняя его от одного к другому: Дэвид, Эдвард, она сама… Да, есть такой прием, чтобы отвести подозрение от виновного, – намекать на чью-то еще вину, ничего точно не указывая. При этом каждая улика выглядит вначале очень убедительно, но затем ни к чему не ведет.

Генриетта посмотрела на ссутулившуюся фигуру на стуле.

– Бедная Герда!

– Вы ей сочувствовали с самого начала?

– Думаю, что да. Герда ужасно любила Джона… но не хотела любить его таким, каким он был. Она подняла его на пьедестал и наделила прекрасными, благородными качествами. Но когда идола сбрасывают с пьедестала, ему не прощают ничего.

Она помолчала.

– Но Джон значительно лучше всяких идолов, – продолжала она после паузы. – Он был настоящим, полнокровным человеком. Душевный, добрый, энергичный, и он был замечательным доктором… да, замечательным доктором. И вот его нет, и мир потерял незаурядную личность. А я – единственного человека, которого любила…

Пуаро тихонько положил руку ей на плечо.

– Но вы из тех, кто может жить с пронзенным сердцем… кто может продолжать жить и улыбаться…

Генриетта горько усмехнулась.

– Несколько мелодраматично, вам не кажется?

– Это потому, что я иностранец и люблю употреблять красивые слова.

– Вы были очень добры ко мне, – вдруг сказала Генриетта.

– Потому что всегда восхищался вами.

– Мосье Пуаро, что вы собираетесь предпринять? Я имею в виду Герду.

Пуаро придвинул к себе сумку и высыпал содержимое: куски коричневой замши и обрезки цветной кожи. Среди них – три толстых, блестящих коричневых куска. Пуаро сложил их вместе.

– Кобура. Это я возьму с собой. Бедная мадам Кристоу! Непосильное напряжение, смерть мужа была для нее слишком большим ударом… Вскоре станет известно, что она покончила с собой в душевном расстройстве.

– И никто никогда не узнает, что случилось на самом деле? – медленно спросила Генриетта.

– Я думаю, один человек узнает. Сын доктора. Настанет день, когда он явится ко мне, чтобы узнать правду.