Лорд Очарование - [24]

С каждым шагом, ее сердце билось быстрее, и она всеми силами старалась не вспоминать тот первый раз, когда она коснулась шпаги, и ее поглотило. Вскоре после того, как начались ее месячные, она начала понимать, что с ней происходит нечто странное, нечто большее, чем просто превращение из девочки в женщину. Ее отец чистил свою шпагу, и она случайно прикоснулась к ней, когда передавала отцу тряпку для полировки.

Порыв жгучего холода поднялся от клинка к ее пальцам, по руке, по груди, пока не добрался до ее разума. В мгновение ока она оказалась в другом месте, — в темном и замкнутом, пахнущем металлом, кожей и потом, — и она была так напугана, что едва не справила нужду тут же. Ее голова оказалась заключенной в металл, и она не могла свободно ее поворачивать. Узкие треугольные щели ограничивали ее видение, и она только наблюдала, как мужчины дерутся и умирают.

Она заметила штандарты Кларенса, Глостера, Норфолка и Бэкингема. Мимо проскакала галопом лошадь без всадника, едва не задев ее. Она подняла руку и услышала бряцание металла. Она посмотрела на свою руку. Та была заключена в рукавицу из тщательно соединенных металлических пластин, которые точно повторяли форму руки. И в ее руке был меч. Она услышала крик и обернулась.

На нее наступал вооруженный рыцарь на боевом коне. Его шлем сверкал на солнце, когда он поднял свой меч и нацелил его на нее. Каким-то образом она знала, что должна пригнуться в последний момент и нацелить острие своего меча вверх.

Вне себя от ужаса, она ждала, пока рыцарь не окажется над ней. Она пригнулась. Блестящие металлические пластины легко скользнули, и она вонзила свой меч под его рукой в пространство между нагрудником и плечевыми пластинами, где только кольчужные вставки закрывали уязвимую плоть. Острие пронзило кольчугу. Она подпрыгнула, вонзив меч до конца.

Резко дернувшись, боевой конь потянул за собой меч и ее саму. Она полетела за конем и его умирающим всадником, затем рывком вытащила клинок. Это внезапное освобождение заставило ее потерять равновесие и упасть на спину. Ужас охватил ее, когда ее голова ударилась о внутреннюю сторону шлема. И хотя он был скроен точно под ее размер, вес вооружения несколько замедлял движения.

Она перевернулась и стала на колено — и увидела сплошное пространство отполированного металла. Нагрудник и плацкарт,[36] поднятые руки в ратных рукавицах. Острие меча вонзилось в нее и попало в прорезь для глаза. Мучительная боль. Кровь хлынула потоком. Она полилась на лицо и наполнила шлем. Она тонула в своей собственной крови…

Сегодня Пэн помнила это видение также ясно, как и в первый раз. После того, как оно закончилось, она очнулась и обнаружила своих родителей, склонившихся над ней, напуганных и недоумевающих. Когда она описала то, что испытала, ее отец сказал ей, что этот меч принимал участие в сражениях во времена Войны Роз.[37]

Но с этого дня он стал смотреть на нее по-другому. С этого дня она поняла, что чувства ее отца к ней изменились. В них закрались опасение, немного недоверия и усталости, а, возможно, и страха.

Этот разрыв научил ее скрывать свой дар и ужас пережитого. С того момента она старалась не касаться мечей и кинжалов, потому что они, казалось, несли наибольшую угрозу. А теперь Тристану нужна шпага. Рано или поздно он вспомнит про кинжал — кинжал, рукоять которого, инкрустированная рубинами, такого красного цвета, что, казалось, готовы были расплавиться и стечь словно кровь, и извивающимися золотыми змеями. Что же тогда будет? Не принесет ли кинжал с собой тот ужас, которого она боялась? Не превратит ли он Тристана в одного из тех жестоких, молодых людей, которых она считала невыносимыми?

Пэн ходила взад-вперед на пороге часовни, бурча про себя и заламывая руки.

— Свят, свят, свят, свят, я должна найти способ избегать его сегодня вечером. Я не буду ужинать в зале. Нет, он придет в мою комнату. И почему он должен быть таким полным сил? Вероятно, я могу его отвлечь, — остановилась она на полпути.

— Пир! Я его так накормлю и напою, что пресыщение избавит его от желания получить шпагу. Его желудок будет настолько полон, что он не сможет встать с кресла. А если нет, то я прикажу Дибблеру вовлечь всех в игру в футбол во дворе. Без сомнения, футбол Дибблера закончится шумной потасовкой.

Довольная своим решением, Пэн направилась во внутренний двор к кухням. Но когда она поспешно прошла через ворота во внутренней стене, ее поразила шаткость ее плана.

— А что же делать завтра, и послезавтра, и послепослезавтра? Я не смогу отвлекать его от цели вечно.

А возможно и смогла бы. Она в нерешительности стала посреди двора замка. Забудет ли он про шпаги, если она перестанет отказывать ему в обладании ее телом? Матерь Божья, что за грешная мысль, которая трансформировалась в еще более грешную, когда часть ее существа в предвкушении отозвалась на идею про то, что он мог бы сделать. Господи, она не сознавала, насколько хотела его. Ей нужно мыслить ясно, логически, а не под влиянием желания.

А забудет ли он? Да, конечно. Но ненадолго. Так как она знала одно наверняка: если Тристан чего-то желал, он не успокаивался, пока не получал это. И сейчас она начала понимать, что совсем не хочет, чтобы он перестал преследовать ее.