Лорд Джон и суккуб - [26]

Вернув себе свой мундир, Грей во весь опор при свете Ущербной луны поскакал назад. Дважды Боровок спотыкался, и Грей вылетал из седла. Падения тяжело сказывались на его костях и почках, но в целом он отделался счастливо.

Подняв тревогу на батарее, он помчался к Рюсдейлу, поднял весь лагерь на ноги, пробился к полковнику, несмотря на все попытки ему помешать, сколотил спасательную партию и поехал за ранеными. Когда они прибыли на место, уже почти рассвело. Капрал к этому времени скончался, а Дандис был еле жив и лежал головой на коленях Франца.

Капитан Хилтерн, разумеется, отправил гонца к сэру Литеру в замок, но Грей, вернувшись туда в полдень, счел необходимым лично доложить обо всем ему и фон Намцену. После этого солдаты и офицеры роем повалили из города. Военная машина, скрипучая и неповоротливая, как всегда, на этот раз заработала с поразительной быстротой.

К закату следующего дня Грей остался в замке один, разбитый телом и духом. Надобность в офицере связи отпала — курьеры сновали между полками, передавая приказы. Долг исполнен. Некем больше командовать, некому повиноваться.

Утром он собирался выехать вместе с личной свитой сэра Питера, но сейчас он никому не был нужен. Все занимались своим делом, забыв о Грее.

Он чувствовал себя странно — не то чтобы плохо, просто окружавшие его люди и вещи казались не совсем реальными, не совсем твердыми на ощупь. Он понимал, Что ему надо поспать, но не мог: этому мешали разжиженный мир и какое-то нетерпение, вызывавшее у него кожный зуд, но не проникавшее в глубину сознания.

Том что-то говорил ему. Грей сделал над собой усилие и вслушался.

— Колдунья, — повторил он с новым усилием — осознания сказанного. — Ты хочешь сказать, что герр Бломберг по-прежнему намерен провести этот свой… обряд?

— Да, милорд. — Том, хмурясь, отчищал с хозяйского мундира смолу смоченной в уксусе тряпицей. — Ильзе говорит, он не успокоится, пока не обелит имя своей матери, и никакие австрияки его не остановят.

Пелена усталости лопнула, точно мыльный пузырь, и мысли Грея обрели ясность.

— Боже, ведь он ничего не знает!

— О чем, милорд?

— О суккубе. Я должен сказать ему… объяснить. — Сказав это, Грей понял, что его рассказ вряд ли поможет делу. Открытая им правда хороша для сэра Питера и полковника Рюсдейла, но горожанам крепко не понравится, что их так провели, да еще кто — австрияки!

Грей отдавал себе отчет в том, что сплетен и страшных сказок никакими объяснениями одолеть нельзя, особенно если эти объяснения даны через герра Бломберга, явно заинтересованное лицо.

Даже Том смотрел на Грея с сомнением, пока тот излагал суть дела. «Суеверие и сенсация всегда привлекательнее правды и здравого смысла». Эти слова до сих пор звучали у Грея в ушах с той самой юмористически-грустной интонацией, с которой их произнес когда-то отец.

Он энергично потер лицо, чувствуя, что возвращается к жизни. Пожалуй, у него, как у представителя британских войск, осталась еще одна задача.

— Эта женщина, Том, та, которая будет бросать эти самые руны, — не знаешь ли ты, где ее найти?

— Она тут, милорд, в замке. — Том в приливе интереса отложил свою тряпку. — Заперта в кладовой.

— В кладовой? Зачем?

— Там в двери хороший замок, милорд, и слуги не могут… а, вы спрашиваете, зачем ее заперли? Ильзе говорит, она не хотела идти, упиралась. Но герр Бломберг настоял на своем. Ее притащили сюда силой и заперли до самого вечера. Ильзе говорит, он хочет собрать здесь весь городской совет, или магистрат, или как там это у них называется.

— Проводи-ка меня к ней.

Том раскрыл рот, закрыл его снова и окинул Грея придирчивым взглядом.

— Только не в таком виде. Вы даже не побрились еще.

— Именно в таком. — Грей заправил рубашку в бриджи. — Веди.

Кладовая для дичи действительно была заперта, но Ильзе, как Грей и предполагал, знала, где хранится ключ, и не могла устоять против чар Тома. Кладовая помещалась за кухней, и они без труда прошли туда незамеченными.

— Дальше не ходи, Том, — вполголоса сказал Грей. — Дай мне ключ. Если кто-то меня там застанет, я скажу, что сам его взял.

Том, вооружившийся вилкой для поджаривания хлеба, зажал ключ в другой руке и упрямо потряс головой.

Дверь на кожаных петлях отворилась бесшумно. Пленнице оставили свечу. Туши лебедей, фазанов, гусей и уток бросали на стены фантастические тени.

Питье взбодрило Грея как телесно, так и духовно, но одолевавшее его чувство нереальности не совсем прошло. Поэтому он без особого удивления узнал в повернувшейся к нему женщине цыганку, которая повздорила с рядовым Боджером незадолго до его смерти.

Она, видимо, тоже узнала Грея, хотя ничего не сказала на этот счет. Смерив его презрительным взглядом, она отвернулась и вступила в безмолвное общение с кабаньей головой на фарфоровом блюде.

— Сударыня, — произнес Грей тихо, словно боясь вспугнуть битую птицу, — мне нужно поговорить с вами.

Она промолчала, с подчеркнутым упрямством сложив руки на груди. В ушах и на пальцах у нее поблескивало золото. Грей распознал на одном из колец эмблему святого Оргвальда.

Внезапно им овладело предчувствие, хотя он ни во что такое не верил. Вещи, непонятные и не зависящие от него, двигались вокруг и устанавливались в нужном порядке, как небесные тела в отцовском планетарии. Он протестовал, не соглашаясь с таким положением дел, но ничего поделать не мог.