Лопе де Вега - [4]

А в последние годы рядом с Лопе де Вега будет набирать силу Кальдерон, который не только займет так и не доставшуюся Лопе должность придворного драматурга, но и полностью переосмыслит мировоззренческие основания «новой комедии». Когда в 1623 году Кальдерон начинает писать свои первые сочинения для театра, он естественно и неминуемо оказывается последователем и учеником великого драматурга. Понятие «школа», безусловно, с большим правом применимо именно к Лопе де Вега, полностью реформировавшему испанскую драму. Выражение же «школа Кальдерона» подразумевает неоспоримое первенство Кальдерона на театральном олимпе после смерти Лопе и иную, философско-эстетическую, направленность его пьес. Все в его самых знаменитых драмах — «Стойкий принц», «Жизнь есть сон», «Врач своей чести», — казалось, сделано по законам лопевской «новой комедии», но вместо изящной литературной игры на первый план выходит интеллектуальная загадка, философский или теологический тезис, вместо всеобщей гармонии — трагическая разобщенность, вместо веселого мелькания масок — гримасы разочарования и безнадежности. Быть может, само время населило театр Кальдерона не игривыми дамами и кавалерами, хитроумными и озорными слугами, а их искаженными очертаниями, поневоле вышедшими на сцену безумного «театра мира».

Внимательное путешествие С. Варга по вехам жизненного пути Лопе, несомненно, выигрывает от введения широкого социального и исторического контекста, тщательного истолкования многообразных культурных процессов, свойственных эпохе испанского барокко. Барочная двойственность и «сочетание несочетаемого» становятся своего рода доминантой в создании образа испанского Феникса. Сам образ мифологической птицы, умирающей и возрождающейся бесчисленное количество раз, столь любимый барочной поэзией и послуживший прозвищем ее самому гениальному творцу, воспринимается автором книги как символ неиссякаемой творческой силы ее героя, знак вечно побеждающего зова вдохновения и таланта. Всякая перемена состояния, внутреннего или внешнего, является источником творческого вдохновения Лопе. Для С. Варга поиск впечатлений, внезапные метаморфозы и перемены в жизни Лопе — это и проявление величайшего жизнелюбия ее героя, и осознанная погоня за вдохновением.

Жизнь и искусство в случае Лопе де Вега в подлинном и буквальном смысле не разделимы и не различимы. Творчество — самая суть существования «феникса гениев», главная и единственная страсть и цель его жизни, угаданное и сполна осуществленное личностное предназначение. Его жизнь, кажущаяся, быть может, сегодняшнему читателю почти калейдоскопической сменой положений и эпизодов, метаморфоз и неожиданных извивов, на самом деле, как ни парадоксально, была неспешной и внешне вполне устойчивой и монолитной. Никогда не занимая официальных должностей (ему так и не досталась должность Главного хрониста, к которой он так стремился), он менял скорее не ритм и способ жизненного существования, а покровителей и личные обстоятельства. Единственный поступок, связанный с некоторой переменой статуса — принятие священнического сана, — не особенно отразился на внешней жизни великого поэта. Стал ли он подлинным выражением скорби и духовного кризиса или попыткой как-то укрепить свой социальный статус согласно требованиям эпохи, до конца не ясно. Его жизненные обстоятельства, переживаемые бурно, напряженно и страстно, никогда не сдерживали, а лишь поощряли его творческий гений, в свою очередь питаемые им. И если жизненных ролей было не так много, то мир своей творческой судьбы — «многолюдный спектакль или многоголосый роман» (С. И. Пискунова) — он насытил редкостным обилием ролей и голосов.

Провозгласив принципом своего искусства следование «вкусу» (gusto) толпы, объявив его единственным критерием творческих принципов писателя, Лопе безошибочно отобрал в нем все то, что было созвучно его собственным идеям и воззрениям. В ясности и красоте простонародного романса он разглядел не только легкий ритмический стих, которым разговаривают герои его пьес, но лирическую глубину и смысловую насыщенность, доносящую в безыскусном внешне стихе радости и горести человеческого сердца. Он сделает любовь к романсам литературной модой, но точная и изысканная поэтическая стилизация не лишит их души, которую разглядят и ученые поэты, и та самая толпа, что подхватит их и сделает народными. Разглядит Лопе и врожденное чувство чести и достоинства своего народа, отразившееся в его напряженно-пронзительных «драмах чести», и не раз посмеется над честью рисованной, ритуализированной многочисленными социальными установлениями. В отстаивании оскорбленной чести герои «Фуэнте Овехуны» и «Перибаньеса и командора Оканьи» поднимаются до истинной трагедии и подвига; в преодолении тягостных условностей публичной чести героини его комедий, подобно Диане из «Собаки на сене» и Леонарде из «Валенсианской вдовы», всегда будут неизменно хитроумны и изворотливы, любым способом отстаивая свое счастье и право любить. В затейливых интригах и комичных персонажах его комедий отразится не только радостный и веселый нрав испанцев, но и их смехотворное стремление к внешней пышности и позерству, любовь к зрелищам и публичным страстям, так свойственные его эпохе. Он впитает и подлинную религиозность: это не только исповедально-напряженные интонации «Духовных стихов», но также театрализованные «жития святых» и «действа о причастии» («ауто сакраменталь»), написанные по случаю религиозных торжеств. Не останется Лопе чужд и патриотических чувств испанца XVII века. Лопе де Вега — поэт, хронист, проводник духа и величия Испании; слава отечества — предмет его бесконечной гордости и размышлений. Имперский миф для него будет мечтой, а не предметом для иронических насмешек и скепсиса. Не потому ли он никогда не пытался написать плутовской роман с его перевернутым миром и вывернутой наизнанку моралью, средоточием пороков и искажением добродетелей. А ведь жанр этот переживал в то время пик своей популярности.