Лопе де Вега - [15]

Дон Бернардино был настолько потрясен тем, что бедный подметальщик преподал ему урок смирения, что поспешил удалиться, сгорая от стыда. Сие происшествие способствовало тому, что вскоре он погрузился в размышления о своей жизни, и эти размышления не замедлили превратиться в страстные поиски в духовной сфере. Покинув свет, он посвятил свою жизнь уходу за больными и в конце концов основал монашеский орден, коему дал свое имя: Конгрегацию (или монашеское братство) братьев Обрегон.

И сотворил сын отца

Если верить ходившим о доне Бернардино слухам, этот человек, ведший праведную жизнь, стал своеобразным ангелом-хранителем мастерской Феликса де Вега и надежным советником мастера. Сам же господин ремесленник, пораженный примером дона Бернардино, старался ему во всем подражать, предавался похвальным размышлениям и праведным делам. Он сопровождал дона Бернардино, когда тот посещал мадридскую богадельню; Феликс отправлялся туда вместе с детьми, и они все, в том числе и Лопе, работали не покладая рук, мели и мыли полы, перестилали постели больных, поддерживали выздоравливающих, приносили им одежду и подарки.

Благочестивые и великодушные деяния этого святого человека произвели в душе Феликса де Вега глубочайшие перемены, которые проявились в восторженном увлечении мистицизмом, весьма созвучным его чувствительной, мятущейся душе, ищущей совершенства. Такие же склонности и характерные черты впоследствии обнаружатся в его пылком и порывистом сыне, всегда словно зажатом в тиски столь противоположных явлений, как доводящие до экстаза плотские утехи и приводящие в восторг духовные поиски.

Именно в тот период, когда Феликсу де Вега сопутствовал успех на профессиональном поприще и когда он пребывал в состоянии душевной экзальтации, фанатично предаваясь увлечению мистицизмом, и возникло между отцом и сыном то полнейшее духовное единство, та крепчайшая и нерушимая связь, которой Лопе будет гордиться и дорожить всю жизнь и, ставя свою подпись, всегда будет связывать воедино свое имя и имя отца, как о том свидетельствуют многочисленные подписи, поставленные им на рукописях. Демонстрируя таким образом свою сыновнюю любовь, Лопе, быть может сам того не ведая, поставил самого себя под знак, предвещавший плодовитость: ведь слово «felix» на латыни означало «плодовитый», а ведь плодовитость была не последним свойством его личности и таланта. Плодовит он был чрезвычайно, и плодовитость его превосходила все пределы человеческих способностей и возможностей.

Если невозможно подвергать сомнению тот факт, что пример отца оказал в раннем детстве огромное влияние на формирование личности Лопе в ходе сложного процесса самоидентификации и отождествления себя с отцом, о чем так много толкуют сегодня современные исследователи, то было бы и непростительной ошибкой недооценивать ту роль, которую сыграла в формировании его личности та жизнь, что кипела вокруг и картины которой ежедневно были у него перед глазами, тот ослепительный блеск, что исходил от новой столицы и от все возраставшей мощи власти, тот блеск, что сначала притягивал взор его отца, а потом и его собственный. Это постоянное состояние возбуждения и восторга, в котором он пребывал, эта головокружительная энергия, бившая в нем ключом и способная порождать как ангелов, так и демонов, нуждалась в том, чтобы он находился в «центре Вселенной», каковым был новый Мадрид, в том ядре, в том сердце королевства, где блистали самые великие умы, где воздух был буквально пропитан новыми идеями и где все постоянно обновлялось. Все улицы и площади этого города вскоре вновь оживут в вихре страстей, представленные как место действия его пьес, имевших оглушительный успех у публики, пьес, о которых мы еще будем говорить, когда придет время. Пуэрта-дель-Соль, улица Алькала, площадь Пуэрта-де-Гвадалахара, улицы Сан-Херонимо и Аточа, квартал Виктория станут теми декорациями, среди коих будут жить и действовать герои его знаменитых пьес, таких как «Ошибки любви», «Наказание благоразумного», «Воды Мадрида» и многих других. Осознание воистину сыновних уз, связывавших Лопе с Мадридом, неразрывно связано с осознанием крепости его уз с отцом, не утративших своей силы и после безвременной кончины Феликса де Вега в 1578 году; оно красной нитью прошло через всю жизнь драматурга, правда, совершенно не оставив места для выражения сыновней любви к матери, ибо слезы о ней, как это ни странно, совершенно отсутствуют в его творениях и письмах. Хотя Франсиска Фернандес дель Карпьо и пережила своего мужа на десять лет, память о ней как бы оказалась поглощена толщей времени, быть может, по той причине, что она смогла полностью принять мир, в котором она жила, и как бы раствориться в нем; Лопе же принял этот мир не сам по себе, а как наследие своего отца, как его достояние, перед которым тот испытывал душевный трепет и восторг, что и предопределило «счастливую планиду» сына и рождение его поэтического гения. В комедиях Лопе де Вега постоянно будет ощущаться восторженное отношение к незаурядной личности отца.

Глава II ДЕТСТВО И УЧЕБА. 1566–1583 годы