Ломка - [9]

— Антоныч, ливани спиртяжки.

— А как же отец? Вдруг просечет?

— Плохо меня знаешь. Я своих не сдаю, — ответил Андрей.

— Тимоха, принеси кружку! Пацан горло промочить хочет! Устал, наверное, бедолага! — крикнул бригадир молодому грузчику.

— Полную, — заявил Андрей, когда увидел, что Антоныч остановился, едва прикрылось донышко.

— Зачем? Тебе хватит и этого — по за глаза.

— Я сказал полную, — колючим голосом произнес Андрей.

— Полную так полную. Посмотрим, как ты выпьешь.

Андрей поднес стакан к губам, выдохнул воздух в сторону и с каменным лицом выплеснул спирт под ноги бригадиру.

— Что-то я трезвый! Еще!

Испугавшийся бригадир наполнил второй стакан, который тут же последовал на землю за первым.

— Не берет, собака! Еще!

Третий стакан постигла та же участь.

— Ну и спирт пошел! Еще!

— У меня больше нет, Андрей.

— Меня не волнует! Достань из-под земли! — сухо бросил парень. — Тащи все, что у вас имеется в закромах, и чтобы через пять минут передо мной стояли все ваши запасы. Ужасно хочется выпить.

Перед глазами грузчиков, полными ненависти, три канистры были вылиты на землю.

— Еще! — потребовал Андрей.

— Больше нет. Правда, нет, — закусив губу, промычал бригадир.

— Если нет, то конкретно тебя, Антоныч, я уволю! По сусекам поскреби. Если ничего не найдешь, то все будут работать, а ты на завтра получишь расчет… И напьюсь я сегодня или нет?!

— Ну дает, — пробубнил бригадир, отойдя на безопасное расстояние. — Скоро отец ему в подметки годиться не будет.

— Вот теперь, кажется, зацепило, — пьяным голосом сказал Андрей, опорожнив четвертую канистру. — Вот всегда так, как кого-нибудь выпившим увижу, сам нажраться хочу. Завидую пьяным, знаете ли.

***

Несмотря на то, что Андрей чертовски уставал после работы, вечерами он каждый день приезжал в деревню и помогал старикам управляться по хозяйству. Бабушка была рада такой перемене во внуке и за столом, попивая чай, взяла за обыкновение рассказывать ему интересные истории, которыми сполна наделила ее жизнь. Андрей жадно впитывал рассказы об обыкновенных людях, расспрашивал об их дальнейших судьбах, анализировал, сопоставлял факты, известные ему из истории, с реальным бабушкиным прошлым.

Скоро между стариками и внуком возникла негласная договоренность. Когда наступал вечер, Андрей, задернув занавески и удобно расположившись на стуле, брал на руки кошку бродячей породы и под монотонную бабушкину речь, освещавшую все прелести и тяготы деревенского быта, дремал. Физическая усталость уходила куда-то, обычное восприятие действительности сковывало язык и под непрерываемый теперь ничем бабушкин монолог голова, свободная от суеты, предубеждений и присущих человеку черно-белых суждений, обретала новую жизнь. В эти минуты с нечеткой гранью между грезами и реальностью слова бабушки о людях и их жизни, верности и предательстве, веселье и кручине становились застывшими картинами в ярких красках, которые словно бы писались так, что выхватывали самое существенное и откидывали наносное и ложное. Скупые реплики деда, вворачиваемые к случаю, были своеобразным конечным мазком по полотну событий, и картина становилась завершенной. За короткие летние вечера Андрей, не зная деревенских в лицо, пытался составить их примерные психологические образы.

***

— "Сынок, дай, пожалуйста, 10 рублей. Завтра у меня пенсия — возверну".

Сын, Кирилл Прокопенко, стоявший прислонившись к магазинному прилавку, не удостоил мать даже беглым взглядом. Он продолжал ворковать с молодой продавщицей хакасочкой, которая беззастенчиво кокетничала, расхваливая достоинства завезенных вчера китайских яблок.

Кирилл Прокопенко был, что называется, зажиточным деревенским жителем. У него имелась мясная лавка на центральном рынке, дававшая стабильную прибыль. У своих односельчан он закупал мясо по довольно высоким ценам, за что пользовался безмерным уважением кайбальцев. В меру пьющий, работящий, он был кроткого нрава, отдав бразды правления своей рябой дородной жене, расчетливой и смекалистой. У Кирилла было двое детей: Паша и Вера. Паша, дабы не забрали в армию, был определен в ХТИ. Дочь готовилась выйти замуж за перспективного парня из города и оставить отчий дом, перебравшись сразу же после свадьбы в трехкомнатную квартиру, со вкусом обставленную будущей свекровью. Злые языки в деревне поговаривали, что девка забрюхатела от Сережки Корастылева, живущего через дом от Прокопенко. Мать Верки, как судачили бабки, отвадила блудливого соседского парня, всячески скрепляя союз дочери с городским, который о беременности подруги ничего не знал, но даже и зная, ослепленный страстью к стройной красивой девушке, как говорили, все равно бы на ней женился.

Мать Кирилла, Василиса Прокопьевна, воспитывала сына одна. Вот уже минуло двадцать лет, как они перебрались из Аршаново в Кайбалы, которые были расположены близко от города, а, значит, Кирюша (так она его ласково называла) мог получить среднетехническое образование и стать большим человеком. Кирилл мать во всем слушался, не перечил никогда, и она, в свою очередь, души в нем не чаяла, баловала по возможности, любя послушать, как сын застенчиво благодарит ее. Кирилл выучился на электрика и стал работать в совхозе. Зарплату всю до копейки приносил домой, получая удовольствие оттого, что может отблагодарить мать. Отслужив в армии, вернулся домой, а Василиса Прокопьевна к этому времени уже подыскала ему работящую невесту — Люду Комарову. Помогла молодым построиться. Занятые деньги назад не взяла: лишь бы дети были счастливы.