Ломка - [7]

Набрав фруктов, ребята пошли в больницу. Андрей остался в фойе, взяв с Наташи слово, что она умолчит о том, кто ее привез.

Через час Наташа вышла. Она старалась выглядеть веселой, но это у нее плохо получалось — выдавала мертвая бледность, кстати, сильно ей шедшая. Понимая душевное состояние девушки, Андрей с расспросами приставать не стал. Уже возле дома Наташа сама заговорила:

— Знаешь, Андрей, — большое спасибо тебе. У брата все благополучно, проколотое легкое ему заклеили… Там с ним наши ребята лежат. Они так рады были меня видеть; я ведь вторая из деревенских их навестила. До меня только к Кольке Мухменову мать приезжала. Про тебя, как ты наказал, ничего говорить не стала. Только, пожалуйста, ответь мне: зачем тебе все это надо?

— Ответ напрашивается самый банальный, но у меня пока нет и такого. Ничего, — со временем, думаю, появится. А теперь мне пора, — шутливым тоном сказал Андрей, грустно улыбнулся и уехал, подняв за собой клубы пыли.

Наташа долго смотрела вслед удалявшейся машине, силясь понять поступки юноши. Женское самолюбие упрямо твердило ей, что он делал все из-за нее. В свою очередь девушка удивленно отметила про себя, что, только расставшись, она мечтает увидеть юношу снова. От этой мысли приятно защемило сердце.

***

Андрей стоял на пороге отцовского офиса, неловко топчась на одном месте и теребя бумажку, неизвестно каким образом попавшую ему в руки.

Антон Владимирович Спасский, одетый в элегантный кремовый костюм строго покроя, белую шелковую рубашку, повязанную лиловым галстуком, сидел за огромным письменным столом и просматривал накопившиеся счета, бормоча под нос цифры. Судя по непринужденной позе и долгоиграющей улыбке, не сходившей с лица, предприниматель чувствовал себя довольно вольготно среди кипы бумаг.

Меблировка в офисе была по-спартански простой. Судя по всему, единственное, на чем не экономил сахарный магнат, так это на технических приспособлениях, облегчающих суровую жизнь современного предпринимателя. Пентиум последней модели, нафаршированный до отказа, модем, телефон, сканер, принтер, факс, ксерокс — в общем, все необходимые атрибуты, позволяющие оперативно обрабатывать непрерывно поступающую информацию и раздавать приказания во все уголки небольшой, но постоянно развивающейся империи.

— Здравствуй, папа, — решил обратить на себя внимание Андрей.

Антон Владимирович оторвался от счетов и сухо исподлобья стал разглядывать Андрея.

— Привет, сын, — прервал отец ставшее уже тягостным для обоих молчание. — С чем пожаловал?

— Пришел устраиваться к тебе на работу. Ты же знаешь, что у нас летняя практика. Разнарядки на предприятия нет; времена социализма давно канули в Лету. Вот я и решил прийти к тебе… Поможешь?

— А стоит ли тебе помогать, Андрей? Помнишь, как этой зимой я определил тебя в ангар?!

— Разве я плохо справлялся?

— Не спорю — дела у тебя шли успешно некоторое время, но потом ты умудрился поддержать бунт среди рабочих, этих оборзевших наглецов, требующих добавить 50 копеек за отгруженный мешок. Пользуясь твоим участием, они пошли до конца в своих требованиях, не взирая на то, что 20 копеек я все же согласился накинуть. Из-за тебя мне пришлось их уволить всех до одного. Нормально, по-твоему?

— Это был свободный выбор свободных людей, — беззаботно возразил Андрей, гордо встряхнув головой.

— Свободный выбор? Ха-ха. Свободные люди, оставшиеся без средств к существованию. Как Вам, Андрей Антонович, такое? Тебя я тоже уволил тогда, но ведь ты живешь в обеспеченной семье; а у них, может быть, дети, жены потом долго хорошей жратвы за столом не видели. Это все по твоей милости. И вообще что тебе надо? — Антон Владимирович в недоумении развел руками. — Все у него есть: собственная машина, кров над головой, карманные деньги… А ты обо мне хоть раз подумал? Я ночами не сплю, забыл, что такое аппетит. Налоги, скачущие галопам цены. Да что я тебе объясняю — сам учишься на экономическом, должен все понимать.

— Я все понимаю, но разве не должны мы думать о простых людях, влачащих нищенское существование. Мы вышли из праха и в прах обратимся, ничего не захватив с собой. Не твои ли это слова? — упавшим голосом начал Андрей, но на последней фразе заметно оживился.

— В тебе говорит молодость, парень. Я бы даже сказал юношеский максимализм. Пройдет время, и ты остепенишься, станешь преуспевающим бизнесменом и забудешь эти никому не нужные высокопарные речи.

Антон Владимирович легко поднялся с кресла, снисходительно улыбнулся и, подойдя к сыну, ободряюще похлопал юношу по плечу.

— Никогда, папа, я не соглашусь с твоими словами, — сказал Андрей с чувством спокойного превосходства.

Отец разозлился:

— Никогда не говори никогда, щенок! Чему вас только учат? Не тому ли, чтобы сыновья восставали против собственных родителей, желающих своим детям только добра?! Я хочу, чтобы из него сделали первоклассного специалиста, а он талдычит мне о правах народа. Наш народ — безликая толпа! Понимаешь ты это или нет? Быдло, которое привыкло, чтобы им повелевали. В царское время, в эпоху СССР твой народ только и делал, что жаловался, боялся и жрал водку, упиваясь собственной никчемностью и горькой участью. Этому народу конец, точно тебе говорю. Он итак никогда толком ничего не имел, а за последние 70 лет растерял последнее. Будь благодарен этой стране хотя бы за то, что дала тем, кто хоть немного разбирается в ситуации, выбиться в люди, сосредоточить в своих руках финансовые ресурсы; за то, что не исключает возможности зарождения среднего класса.