Ломая печати - [91]

Он поглядел на меня этими своими покрасневшими, невыспавшимися глазами: «Ты справишься, — подбодрил он меня. — А я, ты же сам знаешь, не гожусь для подобных дел».

Он был прав. Позже, уже в горах, его часть была захвачена карательным отрядом, упившиеся гардисты вопили: «Евреи, выходите или всех перестреляем!» — и он вышел вперед, а с ним и его жена, такая щупленькая брюнетка, на которой он лишь год как женился, и эти душегубы их обоих тут же и прикончили. Только всему этому еще предстояло случиться в будущем, а пока мне было ясно, что другого выхода нет. Именно я, и никто другой, должен был открывать новый госпиталь. В обычных условиях такой приказ исполнялся бы в соответствии с мобилизационным планом. Явились бы офицеры, сержанты, рядовые, взяли бы в свое ведение порученный участок, из мобилизационных складов получили бы необходимые материальные средства, транспорт, дополнили бы их из местных ресурсов, и все было бы в лучшем виде.

А у меня всего лишь руки, чтобы работать, голова, чтобы думать, гимназия в полном распоряжении и мандат, подписанный полковником.

Я взялся за дело. В больнице я выклянчил для себя заместителя. В казарме — врача-курсанта в звании сержанта. Местного аптекаря я назначил командиром медицинской роты. В штаб я включил десятерых студентов-медиков, зволенцев, приехавших домой на каникулы.

И мы начали.

Не буду распространяться о том, что происходило в эти два дня. Да я, пожалуй, и не смог бы обо всем рассказать. Помню, однако, что я раздал целую кучу приказов и распоряжений, многие из которых противоречили друг другу, я это знаю; я обратился к населению за помощью, потребовал, чтобы явились все медики, не зачисленные на службу санитарки, сестры-добровольцы, находившиеся на повстанческой территории; я призвал жителей города помочь в оборудовании госпиталя, а аптекарей — снабдить нас медикаментами.

Одному отряду добровольцев я приказал выносить школьные парты. Другому — чистить и проветривать пустые классы, мыть полы. Третьему — вносить койки, матрацы, четвертому — добывать одеяла, подушки, постельное белье. Один из студентов-медиков оборудовал в физическом кабинете операционный зал, другой — перевязочную. Инструментарий мы собрали из мобилизационных запасов, найденных в казармах, в больнице и в приемных местных врачей. Перевязочный материал добыли в хозяйственных магазинах.

Конечно, все это делалось не только нашими силами. Как только мы взялись за уборку, из соседних домов прибежали женщины, дети, да и мужчины с метлами, ведрами, тряпками, порошками, мылом, следом за ними неожиданно заявились люди с отдаленных улиц, они тащили в охапках белье, матрацы, ночные тумбочки, а на тачках даже койки, в которых мы испытывали такую нужду. К утру второго дня мы кое-как оборудовали третий этаж, после полудня — второй и, наконец, первый.

Мне казалось, что у меня жар, руки тряслись, голос дрожал, когда я поднял трубку и назвал номер полковника. «Вы молодчина! — прохрипел в трубку старый ящер. — Теперь надо дело иметь не с тупицами, а со светлыми головами, с теми, что не глядя попадают в самую точку. Спасибо!»

Госпиталь был готов к приему.

Назвали мы его госпиталем «Г» — от начальной буквы слова «гимназия».

И вот они, его пациенты.

Номер 27. Жорж Бодье. Огнестрельное ранение левой ноги.

Номер 28. Жорж Кайе. Огнестрельное ранение спины справа.

Номер 29. Марсель Годон. Огнестрельное ранение шеи справа.

Классы быстро заполнялись. Первые двести пациентов были помещены в хирургическом и терапевтическом отделениях. И тут им улыбнулось подлинное счастье. Появился человек, без которого постоянную больницу представить себе нельзя. В одно прекрасное утро вернулась из отпуска старшая сестра и решительно взяла дело в свои руки. Женщина барочных форм, нечто сродни капралу в роте, боцману на корабле, бригадиру на стройке — восемь часов дежурства на ногах, достойная восхищения сноровка в уходе за ранеными, лихость, с какой она мерила кровяное давление, перевязывала, делала уколы, переворачивала больных на пролежанных кроватях, готовила их к операции, наставляла на путь истинный, обдавая ледяными взорами старой девы сестричек и провозглашая с сознанием своей непогрешимости: «Этот острый abdomen с третьей койки — скорее панкреатит, нежели аппендицит. На восьмую — капельницу с внутривенным вливанием. На четвертой — сквозное ранение с подозрением на менингит. На первой, у этого молодого, следует опасаться пневмонии. У этого рядом бесспорный сепсис. Сделать анализ, проверить оседание эритроцитов. На пятой, ночью, говорите? Это почечные колики». Никаким золотом такое не вознаградишь.

Теперь мы действительно могли взяться за дело. Мне было тридцать три — возраст Христа. Имел жену. Двух дочерей. Был надпоручиком медицинской службы. В запасе. Кончил медицинский факультет Братиславского университета имени Коменского. В 1943 году был мобилизован, отправлен на итальянский фронт, из-под Имоля, после неудавшейся из-за предательства попытки перейти на сторону союзников был отправлен домой в Словакию.

И вот теперь я повстанец, начальник полевого госпиталя.