Ломая печати - [83]

Она замерла посреди дороги, лицо свело от ужаса. Но тут же неведомая сила толкнула ее вперед. Скорей! Согнувшись, перебежала шоссе, спустилась к речке со своими двумя черными сумками. Далеко впереди в отчаянье неслись толпы людей. Ноги у нее увязали в липкой грязи. Она спотыкалась, падала в лужи. Стройная женщина, она еще недавно стеснялась таких унизительных минут, когда можно стать посмешищем. Танки уже вошли в деревню, они урчали перед домом священника, костелом, штабом, пули свистели, но теперь просто так, вслепую, поскольку все уже было кончено. Никто им не отвечал.

Она миновала последние дома. Бежать уже не было сил. Наверху, куда отступали защитники костела, время от времени хлопали выстрелы. Она поспешно оглянулась, ее никто не преследовал, никто не шел по пятам. Как это странно, подумалось, столько света, такой переполох, крик, такая суматоха, и вдруг нигде ни одной живой души, повсюду могильная тишина.

А разве под Ловчей было не то же самое? Перевязочный пункт у часовни, где находился командир, и везде суматоха, пальба, визг. От напряжения голова шла кругом, то и дело подвозили раненых — окровавленных, испуганных, искалеченных. Капитан выделил для охраны бойца с мотоциклом. Когда стрельба приблизилась, он стал настаивать: «Сестра, бросайте все, мы отвезем вас подальше к Крижу!» Но кому она нужна была в Криже, когда бой шел под Ловчей. Она так ему и ответила.

Потом, когда рядом стали рваться мины и свистеть пули, боец крикнул ей: «Сестра, пора сматывать удочки — не то худо будет». А она снова свое: «Мы для того тут и находимся, чтобы помогать!» — «А я из-за такой полоумной бабы погибать не собираюсь!» Он вскочил на мотоцикл, и только его и видели. Немцы забросали деревню снарядами, она вся полыхала, на фоне огня мелькали черные фигуры французов, кто-то прибежал и чего-то требовал. Она уложила свой скарб, а когда подняла голову, вокруг не было ни души. Будто по взмаху волшебного плаща чародея. Она уже хотела было спрятаться в придорожную канаву, когда появился на мотоцикле Богем и стал кричать, где капитан и что она здесь делает, господи прости, ведь все уже отступили. На другом мотоцикле подкатил капитан и глазам своим не поверил, увидев, что она осталась; он велел ей немедленно сесть и уехать, пока не поздно.

— Через минуту здесь будут немцы, — предупредил он. — А что мы без вас станем делать?

Она махнула рукой.

— Не бойтесь, я стреляный воробей, на меня они не обратят внимания. — Так она ему и сказала.

Что они без нее станут делать? А ведь она совершенно случайно оказалась среди них. Тогда под вой сирен городское радио обратилось ко всем медсестрам с просьбой собраться как можно быстрее в Дражковцах. Пришло их двадцать. Двадцать со всего Мартина. Привезли их на грузовике в эти самые Дражковцы и спросили, кто из них согласен идти на фронт. С минуту стояла тишина, потом две женщины выступили вперед.

— Первая, — обратился к ним один из офицеров и сел за столик.

— Альбина Бюндерова.

— Как? — переспросил он и расстегнул воротник. — Биндерова?

— Нет, Бюндерова. С умляутом, как пишется по-немецки.

— Вы что, немка? — прогремел он.

— Почему же немка? Разве у словачки не может быть немецкой фамилии?

Последовало напряженное молчание. Ей захотелось помочь ему — она достала заборную книжку.

— Взгляните, как это пишется, — сказала она примирительно.

Он покосился на книжку и с неудовольствием развел руками:

— Нет! Какой у вас год рождения?

— А там все написано! — ответила она.

— Ндэ! — Он сжал губы, лицо у него передернулось. — Не лучше ли вам отсидеться дома?

— Вы право, любезностью не блещете! — спокойно парировала она.

— Однако мы тут отбираем сестер для фронта.

— Потому-то я и пришла.

— Где вы работали до сих пор? — поднял он на нее взгляд.

— В больничной страховой кассе. При терапевтическом.

— Ну хорошо. — Он глубоко вздохнул и тут же прекратил перепалку. Поудобней усевшись, он снова поглядел в бумаги и безучастно спросил: — Специальные знания?

— Никаких.

— Иностранные языки?

— Немецкий.

— Ах, все-таки немецкий!

— Что значит «все-таки»? Что вы хотите этим сказать? — вспылила она, но офицер и ухом не повел. Перевернув лист, произнес:

— Следующая!

Совсем убитая, она вернулась к остальным. Вот это прием! Она ждала всего, только не этого. Записав и вторую, офицер между тем встал, собрал бумаги и с важным видом пролистал их.

— Бюндерова! — выкрикнул он, особо подчеркивая при этом злополучный умляут. — Вы определяетесь к французам, то есть во французский отряд.

— В какой еще французский отряд?

— А вот в такой. Французы расквартированы здесь, в Дражковцах.

— Но я не знаю французского.

— Зато говорите по-немецки!

— А разве французский и немецкий одно и то же?

— Не задавайте, пожалуйста, вопросов, на которые ответил бы школьник. Вам хотелось на фронт, так выполняйте приказ.

— А не пойдет ли к ним коллега?..

— Не пойдет. Вы знаете хотя бы немецкий, а она вообще…

Французы приняли ее с поистине галльской любезностью. Заинтересованно и вежливо, по-рыцарски. Правда, руку ей не целовали, да она и не была привычна к этому. Но когда командир представил ее строю бойцов, те принялись аплодировать.