Лия - [32]

«О такой любви я читала когда-то в книге, которую подарила одна из моих сестер. Сейчас уже не помню автора и название этой книги, однако речь в ней шла о вечной любви, о Нем, о Ней — двух влюбленных, всегда трагически возрождавшихся в иных краях, в иные эпохи, под другими именами и в другом обличии. Любовь, как наказание, вновь и вновь находила их, и все повторялось до бесконечности. Только теперь я поняла идею писателя, но тогда по наивности я поверила в сказочный сюжет и, повстречав тебя, решила, что любовь, полонившая мою душу, была тем же чувством, которое когда-то стало причиной потрясающих, но прекрасных драм тех двух молодых людей…» Теперь ты понял?

Кристиан недоуменно пожимает плечами.

— Если бы ты читал эту книгу, ты понял бы намек Лии. Похоже, что Лия — мечтательное создание и много читает. Она верит, что ее чувство — это та же любовь, только в новом воплощении, которая завладела сердцами Суламифи и легендарного царя Соломона. Хотя она подписывает это письмо своим именем — Лия — и рассказывает о том, что произошло между вами здесь и сейчас, она обращается от имени Суламифи, которая, якобы, говорит царю о тебе, недостойном, не сумевшем полюбить. Так что она довольно оригинальна… Ведь, не обвиняя тебя прямо, она высказывает свое мнение о тебе, о своей любви, которая еще живет в ее душе.

— Чушь! Бред! — взрывается Кристиан. — Если бы она написала правду, это еще куда ни шло, но так… «я больше не была запечатанным садом». Вранье.

— Но как тебе удалось выйти из этого положения? — допытываюсь я. — Ведь ты не был на работе столько дней?

— Даже не помню, — нахмурился он: — Сейчас… погоди….

Морщина между его бровями углубилась, взгляд потемнел, и он снова задумался.

…Да, ну конечно. Я должен был дать объяснение. Но как я мог обосновать такое долгое отсутствие? На то время, что я пролежал в больнице, у меня была медицинская справка, но что делать с остальным сроком? Я извел гору бумаги, разрывая все, не дописав до конца. Я выдумывал всяческие причины, одну глупее другой, но как только я собирался писать, моя рука как будто отсыхала. В конце концов я нашел, на мой взгляд, самое подходящее решение. Я взял чистый лист бумаги и принялся лихорадочно писать. С ним и отправился к шефу. Он удивленно посмотрел на меня, занеся в нерешительности ручку над моим заявлением «по собственному желанию», и спросил:

— Ты хорошо подумал?

— Да.

— Ты понимаешь, мы никого насильно не держим на работе…

— У меня нет другого выхода.

Он медленно подписал заявление и в неуверенности, с которой выводил буквы, чувствовалось, что он делает это против своего желания.

Конечно, мне самому не хотелось уходить с этой работы, к которой я привык. Самое главное, что ни о каком продвижении в будущем уже не могло быть и речи. Так что прежде, чем написать заявление, я все взвесил и все-таки решил, что лучше начать все сначала.

Я понятия не имел, где и кем буду работать. На старом месте мне не выдали ни полагавшихся денег, ни трудовой книжки. Я пошел к Андрею и сказал, что больше не работаю ревизором.

— Как? С каких пор? — удивился он. — Ты меня даже не предупредил.

— А если бы предупредил, что бы изменилось?

— Я нашел бы тебе место получше, а теперь что делать? Тебе придется согласиться на то, что предложат.

— Андрюша, не будь таким наивным, — я улыбнулся и взъерошил его пышную, аккуратно причесанную шевелюру.

Его худощавое лицо вспыхнуло, зеленые глаза заблестели, часто-часто моргая, как от обиды.

— Брось, Андрей Степанович, я уезжаю на неделю домой, а ты тем временем подыщешь мне что-нибудь подходящее, — исправил я дело, зная, как он сердится, когда его называют Андрюшей. Несколько дней назад он получил повышение, и теперь назывался не просто старшим бухгалтером, а заместителем главного бухгалтера. И раньше-то ему не нравилось, особенно на работе, когда кто-то звал его по имени. А теперь, после повышения, наверное, и дома тетя Зина и дядя Штефан зовут его Андреем Степановичем. Серьезный парень!

— Что ты хихикаешь? — нахмурился Андрей, заметив, что я едва сдерживаю смех.

— Представил себе, что ты будешь делать, если дать тебе всю полноту власти.

— Очень хочется знать?

— Очень!

— Сперва я куплю себе ремень. Широкий такой, с большой свинцовой пряжкой…

— Лучше — золотой. Так солидней, — насмешливо прервал я.

— Пусть будет золотая, — согласился он, гипнотизируя меня суровым осуждающим взглядом, — затем я бы закатал рукава…

— И штаны?

— Нет, штаны не надо. Мои штаны останутся на своем месте, а вот твои… — он посмотрел по направлению раскрытой двери, которая вела в другой кабинет. Иди закрой дверь, — попросил он.

Потом продолжил:

— На чем я остановился? Ага, на штанах. Значит так, после того, как я все это приобрету, я сниму твои штаны и всыплю тебе по первое число.

— За что, Андрей… Степанович? — спросил я пораженный.

— Чтобы ты в другой раз не таскался за девицами по всему свету. Тебе что, городских не хватает? А теперь из-за какой-то… не знаю как ее и назвать, ты потерял работу, отметелили тебя так, что могли одни кости оставить…

— Было бы хорошо, если б остались только кости…

— А что у тебя еще осталось, прости, пожалуйста?