Ливонская война - [257]

Февраля в 9‑й день воевода полоцкий Довойна и ляхи подожгли большой острог и ворота Острожные, и в остроге церкви, и гостиные дворы, и лавки на торгах, и все острожные дворы зажгли во многих местах, а посадских людей из острога начали в город сгонять. А стрельцы царёвы и великого князя, и боярские люди, и казаки в острог вошли и с ляхами биться начали. И царь и великий князь посылал для того из своих полков голов и велел тех людей поберечь и из города выслать. И из государева царя и великого князя полка головы князь Дмитрий Фёдорович Овчинин да князь Дмитрий Иванович Хворостинин и иные головы ляхов в остроге потоптали и в город вбили, а государевых людей отвели в сохранности. А те люди сельские из Полоцкого повета, которые в остроге сидели, те в город не пошли, а вышли [из острога] в государев полк и в воеводские полки; а вышло их в один государев стан мужского пола 3907 человек, а жёнок и девок 7253, а обоего пола 11 160 человек; а тем, кто в воеводские полки и в татарские станы вышел из острога, счёта нет. И скота бесчисленное множество поймали; а острог большой весь сгорел, а дворов в остроге сгорело 3 тысячи.

Царь же и великий князь, видя, что полочане обманом били к нему челом, и уповая на милость Божию и Пречистой Богородицы, повелел над городом дело своё великое промышлять и приказал боярину князю Михаилу Петровичу Репнину против Великих ворот в остроге, на пожжённом месте, ставить пушки большие, Кашпирову, да Степанову, да Павлика, да Орла, да Медведя, и весь наряд, стенной и верхний[291], поставить близ городских ворот; а вкруг города и городской стены, за Двиною и за Полотою, также велел большой наряд расставить и со всех сторон бить без передышки день и ночь. И из наряда во многих местах вокруг города стены пробили, и ворота выбили, и кровлю с городской стены сбили, и людей из наряда побили, так что от многой пушечной и пищальной пальбы земля дрожала даже в царёвых великого князя полках, потому что ядра у больших пушек по двадцати пудов, а у иных пушек — немногим того легче. Городская же стена не выдержала, так что и до другой стены ядра проходили. Полочане же с города ни из пушек, ни из пищалей не стреляли и из города ни на какие вылазки не отваживались, но только укрывались в домах своих, в погребах и в ямах, от пушечного и пищального боя. Воевода же полоцкий со всеми близкими своими и с семьями их пребывал в церкви Святой Софии; напал на них страх и ужас, и не могли никоим образом сопротивляться. Но один раз, ночью 10 февраля, выехали из города конные люди и пешие и напали на туры, которые по государеву приказу ставили боярин Иван Васильевич Шереметев Большой со товарищи, и те литовских людей потоптали и в город вогнали, и языка у них конного взяли, ляха Станислава Лентеева, и иных языков поймали. По Ивану же Шереметеву в ту пору стреляли из пушки, и погладило тем ядром Ивана по уху. И с того времени полочане уже ни разу из города не выезжали. Царь же и великий князь повелел вместо Ивана Шереметева быть князю Юрию Ивановичу Кашину.

Февраля в 11‑й день, с четверга на пятницу, велел царь и великий князь идти к городу от Двины, из завала, боярину князю Василию Семёновичу Серебряному да окольничему Михаилу Петровичу Головину, а велел им туры ставить против города, от завала, а с ними велел идти стрелецким головам Фёдору Булгакову, Григорию Кафтыреву, Будаю Болтину, сотским Тёмки Игнатьева с прибором их со стрельцами, и многим головам с боярскими людьми; а от Полоты по завалам велел царь и великий князь под турами быть боярину князю Андрею Михайловичу Курбскому да Петру Зайцеву. А на Иванском острове, у боярина Ивана Шереметева Меньшого, велел поставить две пушки ушатые, Большую да Степанову; а за Полотою, у боярина князя Юрия Ивановича Кашина, велел государь быть Борису Сукину, а пушку у них велел поставить ушатую старую. И в ту ночь, дал Бог, расставили наряд стенной и верхний вокруг города по всем местам.

Февраля в 13‑й день, в субботу, и в 14‑й день [в воскресенье], по государеву наказу из всего наряда били без передышки день и ночь. И в тот же день, к вечеру, приказал царь и великий князь воеводам, которые с турами: велел ночью послать к городу стрельцов и городскую стену велел поджечь не в одном месте. И той ночью подожгли стрельцы городскую стену во многих местах, и начала городская стена гореть. Царь же и великий князь повелел владыке Коломенскому со всем собором в церкви молебны совершать и просить милости у Спаса и у Пречистой Богородицы и у великих чудотворцев; сам же государь начал снаряжаться и полку своему повелел к стану собираться, а к князю Владимиру Андреевичу, и к царю Симеону Касаевичу, и ко всем своим боярам и воеводам послал и велел им стоять в полках и быть наготове, дожидаться от государя вести. И той же ночью, часа за два до рассвета, прислали к царю и великому князю бояре и воеводы князь Василий Серебряный да князь Михайло Репнин Оболенские Шарапа Федцова с тем, что с города кличут и владыка и воевода полоцкий Довойна город государю сдают, да и знамя городское с города сдали; а знамя то прислали воеводы к государю с Иваном Кобылиным. И февраля в 15‑й день, за час до рассвета, приехал к царю государю и великому князю Иван Черемисинов и сказал, что полоцкий владыка Арсений вышел из города к воеводам с крестами и с собором, и просят у государя милости. И царь и великий князь послал Ивана Черемисинова, а велел говорить под городом с полочанами: пока не выйдет из города воевода Довойна, стрельба по городу не перестанет. И как часы ночные отбили, приехал к царю государю от воевод Васька Измайлов сказать, что полоцкий воевода Довойна Станислав Станиславович, и дворяне королевские, и шляхта вышли к боярам и к воеводам, к князю Василию Семёновичу Серебряному да к князю Михаилу Петровичу Репнину, и со владыкою вместе просят у государя милости. Царь же и великий князь велел Ивану Черемисинову ехать с ними в свой большой шатёр, а в шатре большом у ворот велел государь быть дворовым воеводам, боярину Ивану Петровичу Яковлеву да князю Петру Ивановичу Горенскому, да дьяку Андрею Васильеву. И Иван Черемисинов с владыкою, и с Довойной, и с королевскими дворянами приехал к государю в час дня, и били челом дворовым воеводам, чтобы воеводы донесли челобитие их до государя и чтобы государь милость над ними показал, расправы бы не учинил, а вотчина государева, город Полоцк, — его, государева. И били челом, чтобы государь дал им очи свои видеть, а людей бы пожаловал, милость показал: которые захотят ему, государю, служить, те бы ему, государю, служили; а которые люди захотят ехать к королю или в иные земли, и государь бы их пожаловал, волю дал. И царь и великий князь послал к ним дворовых-воевод, и велел выспросить их: какие люди хотят царю государю служить, а какие люди хотят ехать к королю? И те били челом и просились в город: хотели про то людей выспросить; воеводы же дворовые те и речи передали царю государю. И царь и великий князь к ним приказал, что так-де будет мешкотно, а день уже идёт мало не к вечеру; и [велел], чтобы послал Довойна в город от себя Луку Халабурду и государево бы жалование всем людям объявил, какие в городе есть: чтобы они из города вышли, а государевы бы воеводы в город ехали. И владыка и Довойна на том государевом пожаловании били челом и просились допустить их государевы очи видеть; и царь и великий князь пожаловал их, очи свои дозволили им видеть в своём шатре. Сидел же государь на своём месте вооружён, в полном доспехе, и князю Владимиру Андреевичу, и царю Симеону также повелел в доспехах сидеть, также и боярам, и вельможам, и всему воинству. И когда вошли владыка, и Довойна, и дворяне к государю, царь и великий князь благословился у владыки, а Довойну и королевских дворян к руке допустил, пожаловал. А говорил им государь, что пришёл он к отчине прародителей своих и своей, к Полоцку, за неправду брата его, короля: что вступился тот в его исконно вечную вотчину, Лифляндскую землю, и послов своих и посланников к нему посылает, а в грамотах своих пишет не по-пригожему; «и ныне нам Бог милосердие своё свыше даровал, прародителей наших отчину нашу, город Полоцк, нам в руки дал, а какое вам своё жалованное слово со своими боярами и с воеводами приказывали, и то наше слово неизменно: милость вам покажем, казни вам учинить не велим, а посылаем в город ближнего своего воеводу, князя Петра Ивановича Горенского, а вы от себя пошлите в город Луку Халабурду, чтобы шляхта и ляхи нашему воеводе город очистили». И велел царь и великий князь нареченному владыке Арсению и воеводе Довойну место для стана очищать и устраивать, а быть им велел по станам под стражею: у владыки велел сторожить князю Юрию Мещёрскому, а Довойну велел сторожить Ивану Алексееву сыну Ершову, и с ними в стан велел им ехать. А в город послал своего дворового воеводу, князя Петра Ивановича Горенского, а с ним послал из своего полка дворян и детей боярских многих, да с ним же послал Луку Халабурду и велел своё жалованное слово всем людям сказывать: чтобы из города все вышли вон, а государь им милость показал — побить их не велел и дал им волю, кто куда захочет. И велел царь и великий князь ехать в город воеводам, боярину князю Василию Семёновичу Серебряному, а с ним дворянам и детям боярским многим, да всем головам стрелецким со всеми стрельцами, с двенадцатью тысячами. И после того прислали к царю и великому князю из города воеводы, князь Василий Серебряный да князь Михайло Репнин, пана Яна Юрьевича Глебова