Литва - [29]

Княжич ехал рядом с монахом. Он был бледен, аж в зелень.

—  Отче, зачем к Волчьему логу-то? Там ведь вдоль дороги такая чаща  — не продерешься.

—  Вот и хорошо  — есть где укрыться! И тропа узкая. А уж если с дальнего верха в овраг съедут, то разворачиваться, да еще удирать в гору тяжко им, поганцам, будет. Должны всех успеть положить!

— Всех?!

—  А как же, отрок? Если хоть один уйдет, плохо нам придется. Они тогда сюда всю тучу пригонят, подумают, что тут вся сила.

К Волчьему логу успели рано. Коней увели споро. Монах весело и быстро распоряжался:

—  Давай в чащу вдоль всего лога. Ты, Ермолай, со своими слева, ты, Андрей, справа. Ровнее рассядьтесь от дальнего верха до этого, да когда стрелять начнете, друг друга не перебейте. Иван, ты бери самых ловких, десяток, больше нельзя, сядешь на дальнем верхе караулить, когда назад побегут. Деревьев там пяток подпилите, чтоб в самый кон уронить на дорогу. Поняли?

—  Поняли, отче, дело привычное.

—  Привычное? Ишь, вояки. Тогда с Богом.

Попрятались не спеша, подпилили деревья. Ждали. Монах привел Митю на дальний верх, уселись в засаде с Ивановыми стрелками. Митя быстро затомился. Хуже нет  — ждать да догонять. А у монаха и сомнения уже всплыли: а не остановятся ли вдруг, не свернут ли куда? Сворачивать, правда, было некуда, а вот остановиться...

Наконец далеко за оврагом застрекотали сороки. Монах повернулся к мальчику:

—  Ну-ка, ухо в землю, слушай. Должно быть слышно. Митя приник ухом к земле.

—  Стучит как будто...

—  Не как будто,  — монах напряженно выслушивал сам,  — вот этот вот стук: то-то-ток, то-то-ток, слышишь?

—  Слышу.

—  Это копыта так отдаются. Разведчики по этому звуку считают, сколько коней идет. Я так не умею. Запоминай. Ну, теперь  — Господи баслави! Ты, Митрий, сам не стреляй, кругом смотри, на ус мотай, все в голове держать старайся. Заметишь что важное  — мне шепчи. Вперед не высовывайся, отсюда все видать.

Дорога к оврагу выворачивалась из чащи шагах в ста. Показались разведчики, пять человек с пиками. Ехали, внимательно озираясь, переговаривались непонятно.

—  Теперь  — цыц!  — Монах замер, замерли и лучники. И сразу же у Мити неимоверно зачесалась спина. Он прикусил губу, терпел, боясь пошевелиться, смотрел во все глаза, но тут еще и шея зачесалась.

В двадцати шагах за первыми появились еще пятеро, потом, опять через интервал, еще трое.

Монах тихо выругался:

—  ...твою мать! Не такие уж беспечные, сволочи! Если так будут тянуться...  — он сделал знак рукой, увидевшие из оврага повторили его, и неведомый приказ беззвучно ушел в чашу.

Первые пятеро выехали на берег оврага, остановились в десяти шагах от засады, что-то оживленно забормотали.

Митя умоляюще вопросительно смотрел на монаха. Тот оглянулся на него и пожалел, что притащил сюда, с собой. «Хотя бы на том берегу оставить! Как оно теперь повернется? Хитры, оказывается, твари...»

Он пригнулся к уху мальчика, шепнул.

—  Птиц не слышат. Забоялись... Хитры. Надо с той стороны пошуметь. Внизу на тропинке показались бобровские дружинники, двенадцать человек. Увидев поляков, они остановились и выхватили луки. Поляки громко закричали и повернули назад. Дружинники кинулись за ними и выскочили на берег. И увидели вывалившуюся из-за поворота голову всего отряда. Польские передовые, съехавшиеся вместе в тридцати шагах, тоже наладили луки. Они громко перекликались с подходящей колонной.

Литвины сыпанули из луков, повернули и скатились в овраг. Завизжала раненая лошадь. Польские разведчики, тоже пуская стрелы, бросились следом. От головы отряда отделилось пятнадцать человек, упакованных в латы, поскакали в овраг за разведчиками. Отряд подошел к берегу и остановился, ожидая.

Прошло с полчаса. Монах как закусил мякоть большого пальца, так и застыл, словно спугнуть боялся. Княжич медленно ворочал глазами то на своих, то на поляков. Лучники лежали свободно, поудобнее положив оружие и рассыпав под рукой короткие толстые «одоры» для ближнего боя, с широкими как нож наконечниками. Охотники  — им привычно.

Поляки разговаривали громко. В голосах звенели досада и нетерпение. Теперь уж не до птиц  — шуму было достаточно.

Наконец внизу показались двое поляков. Они перекликнулись с отрядом, развернулись и скрылись. Прозвучала команда, и отряд рысью пошел в овраг. «Ну, сейчас!»  — внутри у Мити что-то противно задрожало. Подождав, когда последние всадники спустились шагов на тридцать вниз, монах дважды ухнул филином и махнул рукой своим. Четверо вскочили и кинулись к подпиленным деревьям. Несколько взмахов топорами, и три громадных сосны повалились на дорогу, с другого бока рухнуло еще два дерева, на берегу образовался завал, за которым можно было даже стоять незамеченным.

Занятый тем, что делают монах и его помощники, Митя на время забыл про овраг. Когда же деревья упали, и он чуть опомнился, то услышал снизу дикий визг лошадей, безумные крики, рев, стоны. Он глянул вниз и невольно зажмурился  — так это было страшно. Поляки снопами валились с коней, волочились, зацепившись за стремена, обезумевшие кони шарахались, вставали на дыбы, сшибали друг друга, топтали упавших людей...