Литургические заметки - [39]

Если бы Владимира Соловьева пригласили говорить проповеди или читать популярные лекции в храме — он, я думаю, туда бы ходил. Мирянину у нас нечего делать в церковном Богослужении; он должен только слушать и молиться, во всем остальном без него обойдутся... Что же слушать и как молиться? Воображаю себе нашего мирянина в храме. Вот он в субботний вечер пришел ко всенощной. Умилился, молится. Но вдруг на клиросе заорали и завизжали какую-то незнакомую композицию: очень досадно, зачем они это?.. Или начинается нудное «вычитывание» псалмов, канона. И вот он томится, переминается с ноги на ногу, скучает, размышляет о постороннем; уж не пойти ли домой? Русское церковное Богослужение представляет собою для современного посетителя унылую пустыню плохого чтения и плохого пения с редкими благодатными оазисами молитвы. Хорошо, если из детских впечатлений, когда нас принудительно приучали к церковности, мы успели полюбить эти задушевные моменты — и теперь дожидаемся их за общей «службой». Если же нет — наш посетитель уйдет из храма без охоты когда-либо возвратиться. Вот почему многие из нас «не ходят» в храм; нас не привлекает русское церковное Богослужение.

...Но вот — случай, когда те, кто «не ходят», появляются в храме. Это — так называемая «треба», живая, насущная потребность: они пришли окрестить ребенка, похоронить родственника или друга... Вот — случай, когда для нас, служителей храма, возникает долг и возможность, возможность в легкодоступной «малой форме» ответить этим редким посетителям храма красотой обряда, явить им славу Христианства. Больно вспомнить... С первых же дней священства я столкнулся с удивительным общим взглядом русского духовенства на «требы» как на какой-то нарочито пониженный и неряшливый вид церковного Богослужения. Считается, что «требы» нужно служить походя, с разговорами в небрежной манере, нередко в грязных ризах. Считается, что «требы» нужно петь плохо, как придется, и вовсе не беда, если священник служит тут без певцов, говоря, например: «Мир всем» и сам себе отвечая: «И духови твоему»... Это, так сказать, литургическое выражение поповской жадности настолько в порядке вещей, что священник, который пригласил бы певцов на «требы» за свои деньги, возбудил бы среди собратьев подозрения и насмешки. В богатых городских храмах, где несколько священников, «требы» совершаются иногда особенно гадко, по особенному дьявольскому чину, когда священники одновременно служат молебен и панихиду, и крестят младенцев, и отпевают покойника, образуя кощунственное смешение звуков и впечатлений.

 «Холодные сапожники». Это выражение употребил однажды мой бывший гражданский шеф, насмехаясь над бухгалтерами, которые не уважают своей профессии. Это выражение вспомнил я, когда стал священником и увидел, как действуем мы на так называемых «требах». Живо ощутил я, что мне стало бы стыдно показаться моим «мирским» родным и знакомым в этой подчас чуть ли не антирелигиозной деятельности духовенства... До смерти не забуду случай, когда я дежурил в кладбищенском храме и принесли хоронить учительницу. Принесли товарищи; гроб поставили сначала у церкви и долго совещались. Потом решились — внесли ее в храм, уплатили в свечной ящик деньги. Это была удивительная покойница: она скончалась с улыбкой — и продолжала улыбаться в гробу... И надо же было — на грех отлучился у меня в это самое время слепой бас, которого я приспособил для пения, который умел составить хорик из любых трех голосов. И пришлось мне в присутствии столь важных, столь дорогих гостей совершать плохое, недостойное отпевание... В тот вечер я записал в дневнике, что вот работал ты бухгалтером — и Церковь от того не страдала; а стал служить священником — и приносишь вред Церкви.

Увы! И впоследствии меня не раз посещало верное соображение, что антицерковная традиция насмешливого отношения к «попу» возникла отчасти из нашей церковной традиции плохого, недостойного совершения «треб», в котором священник выглядит как человек, сам не уважающий своего служения.

49

 Холодные сапожники. Свердловск, 1946. Знакомая семья. Старушка-мать рассказывает о сыне — Николае Ивановиче. Он в церковь давно уже не ходил, и она не знала — верующий ли он человек. Но вот война, попал он на фронт — и писал оттуда примерно так: мама, очень опасно, не знаю, жив ли буду через час. Прости, если я в чем огорчил тебя. Не забывай «Московскую» остановку!.. Это была остановка трамвая у Церкви, он стеснялся писать: помолись за меня!

Кончилась война, и Николай Иванович вернулся домой невредим. Мать говорит ему: ну, теперь поедем, Коля, на «Московскую» остановку? Да, да, конечно, поедем. В храме она заказала благодарственный молебен. Дождалась конца обедни и протолкалась вперед... Боже, что тут поднялось! Священник служил молебен спиной к алтарю, давая одновременно крест; по углам «церковницы» читали одновременно три акафиста; слева другой священник одновременно служил панихиду; справа вопили младенцы — это третий священник начинал крестить их... «Пойдем, мама, отсюда», — сказал Николай Иванович.

Больше он в храм опять не ходил. Я познакомился с ним: хороший, молчаливый человек. Глубоко верующий человек: Бог говорил с ним в военной грозе... Смастерил себе собственную философию — Бог, мол, везде — и в церковь не ходит.