Литургические заметки - [37]

Действительно, в более древних переводных акафистах есть тексты, исполненные живого чувства, выраженного со своеобразной, иконописной красотою. «Иисусе предивный, мучеников крепосте, Иисус претихий, монахов радосте»... «Иисусе, сило непобедимая. Иисусе, милосте бесконечная. Иисусе, красота пресветлая. Иисусе, любы неизреченная»... «Иисусе, цвете благовонный, облагоухай мя... Иисусе, одеждо светлая, украси мя. Иисусе, бисери честный, осияй мя»... «Радуйся, апостолов немолчная уста. Радуйся, мучеников непобедимая дерзосте»...»... «Сего бо ради высокий Бог на земли явися смиренный Человек, хотяй привлещи к высоте Тому вопиющия: Аллилуйя». Это — образцы высшего порядка. Но много и текстов, снижающих такое впечатление. Среди недостатков переводных акафистов — их многословие (примерно около полутора тысяч слов в акафисте) и грубая искусственность формы: назидание, назначенное для слушателя, адресуется обычно не им, а Лицу, которому посвящен акафист.

Русский народ полюбил акафисты, и Синод разрешил составлять новые акафисты. Открылась как будто возможность русского литургического творчества в этой форме. Увы!.. Поучительна неудача, которая тут нас постигла. Скоро во множестве появились бездарные перепевы греческих акафистов — без их духовных и художественных достоинств, но с еще более искусственной молитвенной формой, с еще большим многословием... И даже с обязательным немыслимым акростихом из русских слов, начальные буквы которых дают греческий алфавит. Например, мы замечаем, что во всех наших акафистах кондак III начинается словом «Сила», кондак XII — словом «Благодать»; это потому, что по-гречески это будет соответственно «Динамис» и «Харис» — слова, начинающиеся соответственно с четвертой и двадцать второй букв греческого алфавита... Русские акафисты — это произведения не искусства, а ремесла, изготовленные по одному шаблону с заданием «изобразить» житие святого или историю чудотворной иконы и заполнить все двенадцать икосов какими-нибудь ублажениями вслед за обязательным «Радуйся», а во всех двенадцати кондаках подъехать как-нибудь к «Аллилуйя». И все это словоплетение ведется непременно во втором лице, в нелепой, почти кощунственной форме назидательного рассказа святому о его же житии или Богоматери о Ея же иконе... Вот пример, как это получалось в сочетании еще и с известными политическими настроениями:

«Слышаше внезапу весть об убиении благовернаго князя Андрея, буйнии мятежницы от народа, движимии безначалием и убийством ринушася град Владимир опустошати и расхищати: лик же священников и вси благочестивии людие притекаша к Тебе, Богомати, носяще чудотворную Твою икону, слезные мольбы на стогнах града вознесоша Ти, да прекратиши безумное умов движение, и мир во граде водвориши. Тогда убо дивное зрелище бысть: идеже бо святую икону Твою пронесоша, толпы народа смиряхуся, и падши на колена, со слезами и рыданием моляхуся: .. Радуйся, от пагубного духа века сего нас отклоняющая. Радуйся, повиноватися властем нас научающая. Радуйся, дерзновенно возстающих противу Богопоставленныя власти обличающая. Радуйся, крамолы нечестивых сынов погибельных разрушающая. Радуйся, юныя умы от заблуждений на путь правый направляющая. Радуйся, душевредная учения низлагающая».

(Акафист в честь иконы Б. М. Владимирская, Икос, IV)

Сегодня мы не только слушаем, но и сами своими устами читаем это все, мы, до самого высокого начальства включительно. Что это с нами?.. Вот еще образец:

«Вси людие Псковстии, со князем своим и освященным собором, изнесоша гроб твой честный, святый благоверный княже Всеволоде-Гаврииле, из храма святаго великомученика Димитриа, и егда приближашася с ним ко вратом Пскова, именуемым Смердиим, абие ста гроб твой недвижим дондеже по повелению твоему новая врата в стене града пробиша, и теми гроб твой пронесоша в соборный храм Святыя Троицы, дивящеся сему чудеси и вопиюще ко Господу: Аллилуйя».

(Акафист святому князю Всеволоду, Кондак IX).

Но цитировать подобные в разных отношениях недостойные места из наших акафистов — это значило бы переписать едва ли не большую часть их текста. За редкими исключениями, воистину — они ниже критики, эти печальные памятники великого упадка. И когда вспомнишь, что посетители акафистов почти не слышат в храме Евангелия и совсем не слышат молитв Евхаристии и учительных чтений — становится не по себе от сознания, что мы систематически создаем одностороннее и даже искаженное представление о Христианстве в нашем церковном Богослужении. А мы еще не прочь иногда и посетовать благодушно, что иные завсегдатаи акафистов, в сущности, — очень уж поверхностные христиане... Но серьезному человеку нечего делать на этих акафистах.

Русские акафисты свидетельствуют одновременно и о неудаче нашего литургического развития, и о потребности в нем. Прежде всего необходимо строго ревизовать и привести в относительно приличный вид существующие акафисты: особенно невыносимые тексты — изъять; другие подправить, подсократить, пересоставить, освободить от мертвой схемы греческого акростиха и перевести описательную часть от второго лица в третье; может быть, акафисты «иконам» объединить в один общий Богородице, собрав в него лучшие цветы акафистного красноречия и варьируя только привычные народу конечные припевы, в зависимости от иконы, пред которой читается акафист; сократить непосильное для составителя и утомительное для слушателя число кондаков икосов и припевов...