Литературная рабыня: будни и праздники - [2]
– Эта штука в моей голове может что? Лопнуть в любой момент? Ты это мне пытаешься не сказать? – поинтересовалась я с максимальным равнодушием, надеясь выпытать у нее еще что-нибудь. Например, сколько мне осталось вообще жить.
– Надо дождаться томографии. Ой, у меня котлеты горят! Завтра созвонимся. – И Верунчик бросила трубку.
Тогда мне стало страшно по-настоящему, даже коленки ослабли. Я основательно устроилась на табуретке и позвонила подругам № 1. Собственно, сначала я набрала номер Альки. Давясь слезами, рассказала ситуацию. Спросила, как ей нравится: малолетний сын, старые родители и я в параличе и всеми вытекающими, в прямом и переносном смысле, последствиями. Альке это не понравилось. Она сказала, что я просто здорово перетрудилась за последние два года, – шутка ли, помимо основной работы несколько чужих книжек сочинить или пересочинить, неизвестно еще, что легче! – быстренько сбила меня на разговор про издательскую жизнь и обсуждение моего старого и своего нового директора. Она знала, что эта тема меня заводит.
В конце разговора я, опять хлюпая носом, сообщила ей, что моя заначка в двести долларов, ну, в общем, она знает где: в одном из конвертов со старыми пластинками в стенном шкафу. Понизив голос (телефон в прихожей), я сообщила, в каком именно ряду и с какого боку стоит конверт. И уточнила: с изображением Челентано. Подруга пообещала, что все будет в порядке. Интересно, что она имела в виду?
Потом я набрала номер Наташки. В принципе все равно, кому было звонить сначала. Просто у Али семья (муж, сын, мама, собака, кошка и дочь, которую, впрочем, можно не считать, потому что она живет с мужем в Америке), а Наташка почти свободна (родители). И на нее у меня были свои, более основательные виды.
После тяжких вздохов и мужественно сдерживаемых слез я завещала ей своего собственного сына и возможные (имеет человек право помечтать хоть перед смертью?) переиздания весьма немногочисленных стихотворных опусов. И мысленно себя похвалила за то, что правильно распорядилась самым дорогим.
– Не выйдет, – мрачно констатировала Наташка.
– Что не выйдет? – Мне показалось, я ослышалась.
– Уже десятая.
– В смысле?
– В смысле, на мне уже висят две квартиры, чужие старенькие родители, две кошки, три собаки и один ребенок.
Надо же! Я и не знала, что на мою подругу такой спрос. После этого настаивать с усыновлением стало как-то неловко. Не говоря уже о стихах.
– Ты Ираклию звонила? – так же мрачно поинтересовалась Наташка. Вот голова, ничего не упустит, все норовит расставить по своим местам.
– Мы говорили несколько дней назад. Пока не хочу его беспокоить.
– Ах, вот как, не хочешь беспокоить…
Ну, и зачем Наташка заговорила про Ираклия? Теперь действительно получается, что все очень и очень серьезно…
А подруге Мане я и вовсе звонить не стала: я и фразу еще закончить не успею, как у моего подъезда притормозит «скорая помощь» с лучшей реанимационной бригадой. Только этого мне не хватало.
Два следующих дня я не придиралась к сыну. Не ругала за двойки, замечания в дневнике и беспорядок в комнате. И правда, какое все это имеет значение, если речь идет о жизни и смерти!
Кто-то из сведущих знакомых сказал мне, что томография – обследование как обследование. Ничего страшного. Засунут тебя в трубу такую, вроде древнеегипетского саркофага. Внутри темно. Лежи себе и на выбор: думай о смысле жизни, молись или стихи читай, можно даже собственные. И так сорок минут.
…И вот теперь лежу я в трубе. Ни зги не видно. Темнота для меня – зрительный аналог невесомости. Меня мутит, мне срочно требуется опора, ориентир какой-то. И я закрываю глаза. Так, по крайней мере, легче вообразить источник света. Жизнь меня научила: все настоящие источники света находятся скорее внутри, чем снаружи.
Труба начинает гудеть и основательно постреливать. Сердце мое немедленно выходит из берегов. Однажды такое со мной уже было: тьма кромешная, закрытые глаза и автоматные очереди, вроде этих. Неужели – было?
Лежу в совершенно и окончательно замкнутом пространстве прямо как в гробу. Лежу и чувствую настоящую панику. Зато я теперь знаю, что у меня склонность к клаустрофобии. Впору колотиться об эту трубу всем телом и просить пощады. Только у кого? Вот что, оказывается, испытал Гоголь… Бедный, бедный заживо погребенный классик…
Вспоминаю, чему меня учили, и пробую молиться. Но молитвы хороши как на земле, так и на небе. А я сейчас пребываю в иной субстанции. И эта субстанция в разных тональностях и с разными интервалами стреляет, грохочет и завывает, сбивая с ритма. Значит, и с чтением стихов тоже пролет. И остается мне только одно: думать о жизни.
Штука в том, что последние годы я работаю почти без передыха. Работаю на работе и работаю дома. Специфика такая. Недавно увидела в метро, как одно издательство свои книжки рекламирует. Висит плакат, а на нем слоган с призывом: «Отправь голову в отпуск!»
Но держу пари, что самим сотрудникам этого, да и почти любого другого издательства о подобном остается только мечтать. По крайней мере, с тех пор, как издание книг стало индустрией. И даже составляющей шоу-бизнеса. И даже настоящей «фабрикой грез», не побоюсь этого заимствования.
Люба давно уже не смотрела на небо. Все, что могло интересовать Любу, находилось у нее под ногами. Зимой это был снег, а если вдруг оттепель и следом заморозки◦– то еще и лед, по весне – юшка из льда и снега, осенью – сухая листва, а после месиво из нее же, мокрой. Плюс внесезонный мусор. Было еще лето. Летом был все тот же мусор из ближней помойки, растасканный за ночь бездомными собаками (потом конкуренцию им составили бездомные люди), на газонах бутылки из-под пива (а позже и пивные банки), окурки, сорванные со стен объявления и собачье дерьмо.
Повесть «Любовный канон» – это история любви на фоне 1980—1990-х годов. «Ничто не было мне так дорого, как ощущение того тепла в груди, из которого рождается всё, и которое невозможно передать словами. Но именно это я и пытаюсь делать», – говорит героиня «Любовного канона». Именно это сделала Наталия Соколовская, и, как представляется, успешно. Драматические коллизии Соколовская показывает без пафоса, и жизнь предстает перед нами такой, какая она есть. То есть, по словам одной из героинь Франсуазы Саган, – «спокойной и душераздирающей одновременно».С «Любовным каноном» Наталия Соколовская стала лауреатом Премии им.
«…Схваченный морозом виноград был упоительно вкусным, особенно самые промороженные ягоды, особенно когда они смешивались со вкусом слез. Анна знала – не всякому счастливцу дано испробовать это редкое сочетание»«Сострадательное понимание – вот та краска, которую Наталия Соколовская вносит в нынешний «петербургский текст» отечественной литературы. Тонкая наблюдательность, необидный юмор, легкая и динамичная интонация делают ее прозу современной по духу, открытой для живого, незамороченного читателя» (Ольга Новикова, прозаик, член редколлегии журнала «Новый мир»).В оформлении обложки использована работа Екатерины Посецельской.
Славик принадлежал к той категории населения, для которой рекламки возле метро уже не предназначались. Бойкие девушки и юноши протягивали направо-налево листочки с информацией об услугах и товарах, но Славика упорно игнорировали. Точно он был невидимкой. Ничего странного для Славика в этом не было. Он знал, что лично его – нет. И не обижался…
В больничный двор Латышев вышел, когда стало смеркаться. Воздух был свежим и горьким. Латышев ступил на газон, поворошил ботинком прелые листья. Пронзительный, нежный запах тления усилился. Латышев с удовольствием сделал несколько глубоких вдохов, поддался легкому головокружению и шагнул за ворота…
Это — роман. Роман-вхождение. Во времена, в признаки стремительно меняющейся эпохи, в головы, судьбы, в души героев. Главный герой романа — программист-хакер, который только что сбежал от американских спецслужб и оказался на родине, в России. И вместе с ним читатель начинает свое путешествие в глубину книги, с точки перелома в судьбе героя, перелома, совпадающего с началом тысячелетия. На этот раз обложка предложена издательством. В тексте бережно сохранены особенности авторской орфографии, пунктуации и инвективной лексики.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.