Литературная Газета, 6632 (№ 08/2018) - [8]

И далее: «Можно только удивляться тому, как чёрная плесень самоненависти поразила в те годы огромную часть общества, включая и автора этих строк».

О чём-то подобном размышлял на склоне лет и кумир советской интеллигенции, классик отечественной литературы Виктор Астафьев:

«Ни при каком застое никто не лгал так беззастенчиво и самозабвенно, никогда не было столько агрессивности и злобы, как в журнальных и газетных статьях концах 80 – начала 90-х годов… И, что обидно, не только записные горлопаны, но и писатели, причём писатели с именами, позволили втянуть себя в дешёвую политическую борьбу…»

Сам Виктор Петрович, а уж тем более Поляков – тоже немало сделали для расшатывания устоев; перестроечные книги последнего («Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками», «Апофегей») вообще имели эффект разорвавшихся бомб, ибо вскрывали закрытые прежде темы – армейскую дедовщину, бездуховность школы, комсомольско-партийный карьеризм. В том похмельном разочаровании, которое охватило страну в конце 1980-х, есть и его изрядный вклад.

Однако Поляков – вслед за Астафьевым – по крайней мере это хоть осознаёт, грустно признавая, что рассчитывал совсем на другой результат. Большинство же их бывших товарищей по оружию – буревестников перемен – никакой вины за собой не видят, продолжая гордиться, что спасали родины от красной чумы. Многие и сегодня остаются в строю, всячески подбадривая и поддерживая антипутинскую оппозицию.

Шевчук, Макаревич, Басилашвили, Сокуров, Ахеджакова, Гербер, Фатеева – все эти моральные авторитеты и иконы оппозиционного стиля родом оттуда: с демонстраций и митингов «СССР – тюрьма народов», рок-концертов «Мы хотим перемен», из программы «Взгляд» и журнала «Огонёк».

Под улюлюканье этих мастеров одну страну мы уже профукали. Настал черёд страны нынешней…

От редакции: Публикацией отрывка из книги А. Хинштейна «ЛГ» начинает дискуссию о роли интеллигенции, и шире – «образованного класса», в русской истории. Приглашаем авторов и читателей, историков и публицистов к обсуждению этой острой и многогранной темы.

Последний из огненных

Последний из огненных

Литература / Литература / Век

Сорокин Валентин

Теги: Василий Фёдоров

Исполнилось 100 лет со дня рождения Василия Фёдорова

Поэты моего поколения, русские поэты, в юности, как снегириные гроздья, стаями налетали и, перекликаясь, звенели вокруг Василия Фёдорова. Доступный, порывистый, он поднимал над нами седую косматую голову и, взмахивая руками, сам вместе с нами летел...

Мы видели в нём смельчака, срастившего «распиленный» ствол национального древа поэзии: от Павла Васильева и до нас – рубка, щепки кое-где мелькали, а часть ствола уложена в шахтах Магадана и Певека. Мы, русские поэты, и сейчас это ощущаем – утрату «плотности» слова на поле воображения. Причина – уничтожение поэтов, заметных и перспективных, в поколениях.

В шестидесятые годы трагический фёдоровский афоризм пронзил нас и заставил повернуться лицом к пережитому:

Почему сыны твои, Россия,

Больше всех на свете водку пьют.

Почему?

Не надо удивляться.

Наши деды по нужде, поверь,

Пили столько, что опохмеляться

Внукам их приходится теперь.

Верящий в доблестную державность родного народа, Василий Фёдоров служил ему, болезненно реагируя на ложь и схоластику новоявленных лидеров, бессовестно предающих страну.

У него не было «Василия Фёдорова»: сам поднимал себя и сам унимал собственную боль и тоску по счастью, отобранному у него и у его народа. Превозмог себя и встал рядом с Есениным и Твардовским, встал – с горечью во взгляде и с вещим страданием в сердце.

Берегите меня

До последнего дня.

Берегите меня

До последнего часа.

Берегите меня,

Как цыгане коня.

Чтобы гикнуть потом

И умчаться.

Не уберегли. Люди, умеющие помогать России божьей искрой таланта, отвергнуты, отсунуты, а на сцены и на экраны выпущены стаи малярийных болотных комаров.

Вдохновение – конь крылатый и выносливый, и всадник здесь требуется не банальный. Вот и промчались они – гики слышу... Вот и канули они в синюю дымь России – ветер и сумрак после них. Вот и горизонт русский окаймился – бездонный котлован пустоты гудит. Ну где они, огненные витязи века? Где Гумилёв, где Блок, где Есенин? Где Маяковский?

А братья их меньшие, Васильев, Корнилов, Ручьёв где?..

Василий Фёдоров – последний из огненных. Последний – из отважных. Последний – из умытых маминой слезою. А перед ним – отравленный водкой Павел Шубин, истерзанный туберкулёзом Пётр Комаров, зарезанный трамваем Алексей Недогонов, выброшенный из поезда Дмитрий Кедрин. Это они – от Державина и Пушкина, Лермонтова и Некрасова, Кольцова и Никитина. Огненные всадники!..

Василий Фёдоров запоздало входил в поэзию. Один входил. Ровесники его – почти все погибли. Седой, высокий, благородный – входил, а рядом крикуны падали в обморок на эстрадах, модные, «западные», диссидентствующие.

На фоне «новаторства и революционности» 60-х годов творчество Фёдорова выглядело чуть ли не классическим: речь упругая, яркая, система сравнений и метафор народная, чувство и мысль мастерски слиты, и всё достоверно, всё по-русски, без рыночного акцента на торговлю бессмертными заветами. Русский, как большой и тёплый снег, Василий Фёдоров географично входил в литературу, запасно обеспечен даром и вдохновением, входил, нас, за ним спешащих, прикрывая сибирским крылом надёжным.