Литературная Газета, 6614 (№ 38/2017) - [19]

Гвозди сквозь руки целуют кору креста.

Венозная ярославская кровь из Волги.

От деда наследство – жить уж точно до ста.

Когда театру исполнилось 35 лет, мы восстановили первый спектакль театра, и Любимов назначил меня новым таганским Водоносом. Валерий Золотухин прилюдно передал свой помятый старый кувшин, и побежал я торговать водичкой по закоулкам истории… «Добрый человек из Сезуана» – «Синяя птица» Таганки. Этот спектакль ныне во всех мировых учебниках по истории театра ХХ века, как пример продолжения брехтовской линии и приёмов отстранения. Сделав его со студентами Щуки, уже тогда, в 1964 году, Юрий Любимов проявил свои самые главные качества – уникального педагога, терпеливого парадоксального режиссёра и гениального продюсера (хотя слова такого никто тогда и не знал), умеющего собрать, увлечь самых разных талантливых людей, превратить их в «гений коллективного разума». Трудно говорить про доброту и справедливость нестандартно. Сложно и тяжело выявить простой, ясный стиль и держаться метода. Но ещё труднее после успеха выстоять и дальше двинуть вперёд всю древнегреческую машинерию молодого театра. Любимов это сделал. Он в театре жил. И жил театром. А решающую роль в те годы сыграла его супруга – великая Людмила Васильевна Целиковская, о чём никому не позволено забывать. Про неё отдельный разговор, отдельная книга. И не одна. Идеологами театра были сначала Николай Робертович Эрдман, а позже уникальный художественный совет, призванный Любимовым для определения линии театра… Но всё же вторым по значимости пришествием на Таганку стало, конечно же, появление сценографа Давида Боровского, приехавшего из Киева.

Петли дверные скулили, и страшные гаммы те

Память сплетала в поминальный венок.

Эта ночь потом засветится в его Гамлете.

На боровский занавес череп глядит в бинокль.

Любимов-Боровский – великая театральная пара победителей, крушителей шаблонов, суперноваторов. Занавес из «Гамлета» изменил судьбу европейского и мирового театра. В те же годы (конец 60-х) в театре родился большущий поэт. Вернее, он уже был им, но таганская команда и, прежде всего её седовласый красавец-вожак, утвердили во Владимире Высоцком убеждение в верности своей колее и радость востребованности. В этом смысле сам любимовский метод, метод поэтический, вобравший прежде всего опыты Бертольда Брехта и Всеволода Мейерхольда, явился той спасительной средой для Высоцкого, которая позволила ему не просто продолжить своё поэтическое творчество, но вывести его на совершенно новый уровень – стать голосом поколения, вырасти в фигуру, сопоставимую и с театром в целом, и с каждым из поэтов современников поодиночке.

Любимец Любимова – один из самых мощных актёров поколения – Николай Губенко ушёл тогда в мир кино, и его место занял Владимир Семёнович. Однако в результате этого восхождения уже назревали свои сложносочинённые обстоятельства и глубинные конфликты: Высоцкий–Любимов–труппа… И это тоже тема отдельного исследования, которой, впрочем, уже касались многочисленные биографы, щеголявшие весьма поверхностными оценками. Но, несмотря ни на что, – слава золотой любимовской стае, павшим и живым – слава Зинаиде Славиной и Николаю Губенко, Ивану Бортнику и Владимиру Высоцкому, Валерию Золотухину и Семёну Фараде, Алле Демидовой и Леониду Филатову, Виталию Шаповалову и Вениамину Смехову, Феликсу Антипову и Любови Селютиной, Сергею Савченко и Борису Хмельницкому, Анатолию Васильеву и Татьяне Сидоренко, Юрию Смирнову, Марине Полицеймако, Александру Трофимову, Всеволоду Соболеву, Александру Сабинину, Сергею Подколзину, Дальвину Щербакову, Дмитрию Межевичу и многим другим…

Ржавое петушиное «ку-ка-ре-ку»!

Утро теперь, не ночь. Нынче – смена вех.

Юрий Любимов – это юность навеки

Зины, Володи, Вани, Валеры... всех.

Порой уроки Любимова были чересчур жестоки. Он мог вдруг железно при всех перейти «на вы» и, раздражённо останавливая репетицию, говорить в микрофон:

– Стоп… Это всё не годится. Вы сейчас какой-то девятиклассник… Вы плохо говорите текст. Но я не могу всех из-за вас держать на сцене, тут много ваших коллег… Это некрасиво – их терпение испытывать… Давайте ещё раз! – а через минуту снова:

– Стоп! Это ни в какие ворота не лезет! Вы даже не можете сухо и отстранённо сказать фразу, написанную хорошим писателем! Помню, как меня уже начала бить дрожь, как подошёл Валерий Золотухин: «Сынок, зайди ко мне!» И уже потом, там, в гримёрке: «Пойми ты, что шеф… садировал нас с Володей гораздо сильнее! Терпи. Не выходи из себя! Вот Володя на репетициях «Гамлета» чуть от него с ума не сошёл! Шеф ему: «Вы вахлак из подворотни, а не принц…» А Володя ему: «Ну так покажите, как надо-то!!!» Так что это всё, Влад, ерунда! Получится у тебя! Читай «Отче наш» и терпи! Вот, помню, в канун выпуска «Гамлета» я встретил на «Мосфильме» Иннокентия Михайловича Смоктуновского, – резюмировал Золотухин уже с улыбкой, – он мне:

– Валера, а что, Юрий Петрович «Гамлета» ставить решил?

– Так и есть, ставит…

– А кто репетирует? Володя?

– Да, Володя репетирует…

– С гитарой?

– Не без этого…

– Ох, шалуны…