Литературная Газета, 6568 (№ 38/2016) - [11]

– А как вы относитесь к Валентину Распутину?

– Я был знаком с ним, но не на короткой ноге. Он был человеком замкнутым, малословным. Если говорить о прозе, мне больше нравятся его ранние вещи. Тот же, к примеру, рассказ «Уроки французского», гениальный, вне всяких сомнений. Конечно, Распутин – чрезвычайно значительный художник, очень крупный. Надо сказать, что люди склонны принижать достижения своего времени. Во второй половине ХХ века были написаны вещи, которые являются великим искусством. Или возьмите того же Юрия Казакова. Некоторые говорят: «А что там у него в рассказах такого происходит? Кто-то рыбу ловит, кто-то по лесу идёт, кто-то стоит у пристани…» Да там всё самое главное у него происходит! Показана огромность мира.

– Влияют ли, на ваш взгляд, обстоятельства жизни на созревание таланта? Если бы Георгий Иванов не пережил эмиграцию, стал бы он действительно крупным поэтом?

– У него до революции, кроме удивительной техники и безупречного вкуса, никакого содержания почти не было. Своего поэтического мира не было. А когда стали появляться его зрелые стихи в эмиграции, все ахнули и никак не могли поверить, что этот эстет, сноб и пижон вдруг стал сочинять вещи такой чистоты, глубины, откровения и силы. Конечно, поэтический рост Георгия Иванова связан с эмиграцией. В России он потерял всё как человек, но в эмиграции приобрёл всё как поэт. Блок очень точно написал об Иванове, что тот «зарезан цивилизацией без крови», хотя Блок, конечно же, видел его возможности. Понятно, что Иванов был талантлив, но в полной мере его таланту помогла раскрыться именно эмиграция, отчаяние и одиночество.

– Ещё одна ваша любовь – Иван Бунин. Все признавали в нём великого мастера прозы, но вот большим поэтом считали далеко не все, от чего сам Иван Алексеевич, как известно, очень страдал. Что вы об этом думаете?

– Как поэт Бунин – очень значительная фигура Мне приходилось об этом писать, издавать его стихи. Но проза, конечно, заслонила поэзию. Хотя такой человек, например, как Набоков, предпочтение отдавал его стихам. Говорил, что ценит льющиеся стихи Бунина более, чем его парчовую прозу. Без сомнения, Бунин сам по себе грандиозен. Его поэзию современники не очень замечали, но среди замечавших были крупнейшие художники. Это Блок (хотя и с оговорками в разное время), Иннокентий Анненский, Владислав Ходасевич, Набоков. Бунин, конечно, переживал, что бóльшая часть поэтов и в России, и в эмиграции его не ценила. Лично я думаю, что он больше воплотился в прозе, но и поэзия его изумительна. И со временем, когда стали «усыхать» многие поэтические авторитеты, возьмём тех же символистов или известных поэтов двадцатых годов, Бунина стали больше читать и ценить. Происходит его приближение во времени и раскрытие перед читателем. Наверное, нужна была такая дистанция, которая показала бы его истинное значение. А мнения поэтов-современников часто ничего не решают, они так и остаются частными мнениями.

– Если говорить вообще о состоянии современной литературы, то как бы вы его охарактеризовали? Что испытываете чаще – восхищение или разочарование?

– Я просматриваю журналы, читаю, мне дарят книжки. Есть сейчас поэты, которых я очень ценю, Светлану Сырневу, например, некоторых других. Но они уже немолоды. А некоторые из тех, кого я любил, уже умерли. К счастью, у нас великая литература. Вот смотрите, сколько «закапывали» Маяковского как «красного», как «большевика», но ведь он остался! И он верил в то, что писал, считал, что поэзия должна помогать строить дома, учить, лечить. И в этом была музыка и сила необыкновенная, которая ничем не измеряется. Поэтому даже чуждые ему по взглядам и мировоззрению люди отзывались о нём очень высоко – Ахматова, Пастернак, Цветаева, Платонов. И мы не вправе сейчас ругать поэта за партийную принадлежность. Просто сейчас время, чуждое поэзии, её трудно расслышать, она мало нужна миру. Но одушевлённый мир без музыки существовать не может. И я думаю тут: ввиду того, что Бог и погода за нас, что-то незримое происходит, рождается, и оно придёт. (Смеётся.)

– Вот уже более 40 лет вы препо­даёте в Литературном институте, и ваши потрясающие лекции, глубокие и артистичные, запоминаются на всю жизнь. Есть ли различие между студентами, скажем, 70–80-х годов и нынешними?

– Конечно, различия есть. И это связано с ходом нашей жизни. Дело не в том, что социализм сменился капитализмом. Жизнь меняется, мировоззрение человечества меняется. Происходит процесс невероятной дебилизации и примитивизации людей. Я не думаю, что в Литературном институте студенты сейчас менее талантливы или более талантливы, чем раньше. Но мир изменился. И студенты изменились. Возьмите наше телевидение – смотреть невозможно: агитпроп, реклама и какие-то глупости. Когда я пришёл в Литинститут (сперва в аспирантуру, а потом преподавателем), это была золотая пора. Люди хотели учиться, у них был интерес к знаниям. Была подлинность. А сейчас – чистый прагматизм. Тогда хотели знаний, а теперь – дипломов. При этом я не говорю о таланте, заметьте, речь идёт о потребительском отношении к учёбе.