Литературная Газета, 6532 (№ 46/2015) - [21]

Бахтин во многом себя от нас утаил – в особенности в позиции по «последним вопросам». В автокомментарии к своей книге он типологизировал героев Достоевского по этому именно признаку: тип живущих «последней ценностью» и «тип людей, строящих свою жизнь без всякого отношения к высшей ценности: хищники, аморалисты... Среднего типа людей Достоевский почти не знает». «Среднего типа» мыслителем, уж конечно, он не был. Но мировоззренческое ядро своё оставил непроговорённым. Очевидно, не по советским лишь цензурным условиям (хотя и они, конечно, имели место и свои деформации в его мысль внесли), а по мотивам внутренне принципиальным (не позволяя и нам поэтому судить об этом слишком решительно). Уже в двух своих ранних интимных трудах, написанных на сокровенном и чистом языке его философии и, по-видимому, свободных от цензурных приспособлений, он свернул с магистрального пути русской религиозной философии, и вся оригинальность Бахтина-мыслителя с этим основным фактом связана, им обусловлена. Унаследовав её проблематику, Бахтин сменил язык философствования, и это была большая смена. Он прошёл кантианскую школу самоограничения в последних вопросах и сделал своим философским жанром «феноменологическое описание» того, что он назвал событием бытия. Но язык описания насытил (в «Авторе и герое») теологическими понятиями и в них решал свою эстетику – как ситуацию «эстетического спасения» одного человека другим, героя автором <…>. Автор «Автора и героя» специально оговорил о своей работе, что она «совершенно светская». Но тем самым он дал понять, что она могла бы быть и иной; дал почувствовать невскрытую глубину за текстом. Это не религиозная философия – такой Бахтин не писал; это эстетика, но решаемая в теологических терминах; эстетика на границе с религиозной философией – без перехода границы.

Бахтин экзистенциален и прост. Вспоминая любимые из него места, хотелось в этом именно убедиться (но нынче надо уже его таким суметь рассмотреть сквозь туман современной «бахтинологии»). И он же «тёмен», как Гераклит (как кто-то недавно о нём пошутил – но только ли пошутил?), протеичен, неуловим. «Ядро» его неуловимо в наши интерпретационные сети. Бахтин – проблема в том самом собственном его, бахтинском, смысле – он так себя поставил (оставил) по отношению к нам – в большей степени, нежели нам оставил «концепцию». Он нас озадачил: Михаил Михайлович задал нам задачу и не дал алиби от неё уклониться; здесь самое время вспомнить ещё одну из сильных его метафор, экзистенциальную тоже, завещанную им не только как философский тезис, но как заповедь: не-алиби в бытии.

1995–2015 гг.

Сергей БОЧАРОВ , филолог, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН

Тайны «Круга Бахтина»

30 июня 2015 г. исполнилось 120 лет со дня рождения Валентина Николаевича Волошинова (1895–1936). 17 ноября 2015 г. исполнилось 120 лет со дня рождения Михаила Михайловича Бахтина (1895–1975).

Эти два человека были ровесниками и друзьями, но их судьбы сложились по-разному. Бахтин прожил нелёгкую жизнь, но она длилась вдвое дольше жизни Волошинова, и он сумел под конец достичь признания. Сейчас его имя не нуждается в представлении. А Волошинов также жил трудно (хотя в отличие от Бахтина ни разу не был арестован), за короткий период деятельности издал под своим именем всего две книги («Фрейдизм», 1927; «Марксизм и философия языка», 1929) и несколько статей и умер, всеми забытый. Судьба этих книг и статей также оказалась сложной: сначала их забыли, а когда вспомнили, авторство Волошинова было оспорено в пользу Бахтина.

Эти два совсем молодых человека встретились в начале 1919 г. в небольшом городе Невеле (ныне Псковская область). Волошинов к тому времени был студентом-юристом Петроградского университета, поэтом и композитором, в 18 лет он уже издал музыкальные произведения. А больной с детства остеомиелитом Бахтин по этой причине, как выяснил крупный исследователь его биографии Николай Алексеевич Паньков (1956–2014), не имел даже среднего образования, оставив четвёртый класс гимназии. Тем не менее именно он стал лидером кружка, который у нас сейчас стало принято называть «кругом Бахтина».

В 1923 г. «круг Бахтина» перебрался в Петроград, вскоре ставший Ленинградом. Его состав пополнился, и кружок продолжал существовать до ареста Бахтина в конце 1928 г.

«Круг Бахтина» имел свои особенности. Чаще кружок объединял людей близких специальностей, но вокруг Бахтина собрались представители разных наук, даже не только гуманитарных: петрограф Б.В. Залесский, биолог И.И. Канаев. Члены кружка хорошо дополняли друг друга. Они работали или учились в разных местах и постоянно встречались с редко выходившим по болезни из дома Бахтиным. В ленинградский период существования кружка появились значительные публикации его участников: «Проблемы творчества Достоевского» Бахтина, «Формальный метод в литературоведении» П. Медведева, две вышеупомянутые книги Волошинова.

Сам Валентин Николаевич сразу по возвращении в Петроград восстановился в университете, но уже на этнолого-лингвистическом отделении факультета общественных наук, которое окончил в 1924 г. С 1925 по 1930 г. он был связан с Институтом сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ). В «круге Бахтина» Волошинов был единственным специалистом по языку. Тем не менее его первая книга посвящена иным сюжетам. Это скрупулёзный анализ концепций З. Фрейда, оцениваемых резко отрицательно. Автор приходил к выводу: «Психоанализ – плоть от плоти, кровь от крови разлагающейся буржуазной идеологии».