Литературная Газета, 6526 (№ 38/2015) - [44]

В день моего приезда здесь тоже ставили Островского – «Позднюю любовь». Зал был полон. Правда, дохода премьера не дала, поскольку денег со зрителей не брали. Помимо театра в селе работали хор и много всяких кружков. Всё это держалось не на спонсорах, которые в провинциальную культуру не идут, а на голом энтузиазме самодеятельных артистов и самоотверженности клубных работников.

Режиссёр театра Татьяна Прохорова. Она пришла сюда восемнадцатилетней девчонкой, а когда мы встретились, ей было уже далеко за 50. Женским же вокальным ансамблем, который, как и театр, носил звание народного, руководил её муж, баянист. Оба доработались до звания «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Бабушки (а пели в хоре в основном старушки-пенсионерки) рассказывали, что старейшая участница хора Валентина Георгиевна Ворожейкина, будучи уже на смертном одре, наказывала им: только не бросайте петь, песня – это спасение от старости. И они пели. В назначенный день, какая бы погода ни выпала, собирались в клубе. Одна жила в деревне за 20 километров от Никологор и ездила на репетиции автобусом. Другая шла из своей деревни четыре километра пешком. Потому что для них репетиция – больше чем репетиция, и клуб – больше чем клуб. Это образ жизни. Форма общения. Проведать больного, помочь нуждающемуся – это норма. Были в их коллективе и три традиционных праздника – они вместе встречали старый Новый год, праздновали октябрины и 8 Марта. А раз в квартал устраивали день именинников.

Деревня после некоторого молчания, вызванного экономическими потрясениями, опять запела, и это добрый знак. Да, большей частью на том самом энтузиазме, который заставляет в любую погоду идти в клуб вязниковских бабушек. Для клубных работников, как и для сельских библиотекарей, преподавателей музыкальных школ, музейных работников, больше подходит определение самоотверженность. Это, пожалуй, главная черта характера тех, кто несёт культуру в провинциальные массы.

Помнится, я до слёз был тронут отчаянной самоотверженностью десяти педагогов музыкальной школы русского Ивангорода, которые приезжали сюда работать из эстонской Нарвы. Из них четверо имели российское гражданство, четверо – эстонское, двое без гражданства – с серыми паспортами. Они не могли не ходить через границу, потому что на этой стороне речки оставались их ученики. И этих учителей не могли разделить с их воспитанниками никакие границы. Они, как и музыка, как искусство вообще, принадлежали миру.

Но если музыка действительно не знает границ, то граница очень хорошо знала эстонских преподавателей Ивангородской музыкальной школы. Каждый переход их через речку Нарову, которая и разделяет два города, два государства, фиксировался в пограничных компьютерах, а в паспортах нарвитян появлялись два штампа о пересечении государственной границы в ту и другую сторону.

Но больше всего поразил меня своим самопожертвованием директор музыкальной школы Юрий Алексеевич Мишин. Он тоже жил в Нарве. Точнее, имел вид на жительство. Там у него была квартира, жена и младшая дочь, старшая уже работала в Санкт-Петербурге. В отличие от своих коллег, которые занимались с учениками один-два дня в неделю, Юрий Алексеевич должен был быть в школе каждый день. И если бы он два раза в сутки переходил речку, и каждый раз ставил отметки в паспорте, за год ему пришлось бы поменять три документа. За каждый надобно было платить. Но главное – оформление новых бумаг требовало времени. Поэтому Юрий Алексеевич экономил и домой ходил один-два раза в неделю, в остальное время ночевал прямо в школе.

Я смотрел на этого интеллигентного, немного грустного человека и думал, что ведь российское гражданство лишь осложнило его жизнь. Там, у себя в Нарве, ему теперь трудно найти работу. Зачем это ему? Довольствовался бы серым паспортом, иметь который многие в Эстонии почитают большой удачей. Не удержался, спросил его об этом.

– Нет-нет, я вам ничего не отвечу, – вдруг заволновался Юрий Алексеевич, – это мой выбор, моё личное решение. В конце концов, я русский человек и считаю своим долгом быть подданным своей Родины...

Музейщики от сохи

Поистине подвигом можно назвать работу провинциальных краеведов, музейщиков. Так, учительница Самойленко из Белинского района Пензенской области собрала уйму материалов по старообрядчеству. Какое-то время экспозиция выставлялась в школе. Но после того как Самойленко ушла на пенсию, экспонаты попросили убрать. Александра Ивановна растерялась. Что-то взяла домой, что-то пристроила в местном Доме культуры. Но потом выбила под музей двухэтажный купеческий особняк, в котором раньше были ясли, и теперь это Поимский историко-архитектурный музей, филиал Пензенского Государственного объединённого краеведческого музея.

Другой пример – музей-усадьба Гумилёвых в селе Градницы Бежецкого района Тверской области. Казалось бы, в нём почти нет ничего подлинного, кроме стен, в которых когда-то родился Николай Гумилёв, несколько сезонов жила Анна Ахматова и воспитывался под присмотром бабушки их сын Лев. Да и стены стояли в другом месте и во время коллективизации были разобраны и перевезены в Градницы, чтобы из барского дома превратиться в школу для крестьянских детей. И то, что дом этот, который получил название Дома поэтов, стал местом паломничества, заслуга Галины Алёхиной, которая стояла у истоков создания музея.