Литературная Газета, 6498 (№ 08/2015) - [13]

Родные и друзья делали всё возможное для его излечения – нанимали лучших докторов, помещали пациента в престижные клиники, подыскивали ему «не пыльную» работу, чтобы у него оставалось время на творчество. И в какой-то степени именно этим людям мы должны быть благодарны за то, что писатель освобождался от болезни и продолжал работать, создавая всё новые и новые произведения. Не очень просвещённому современному читателю Гаршин известен разве что как автор «Лягушки-путешественницы», а ведь он был основателем психологического рассказа. Во всяком случае, именно под его пером окончательно оформился данный жанр.

Жизнь интересовала его во всех ракурсах. В рассказе «Надежда Николаевна» поднимается тема «падшей женщины», впоследствии развитая Чеховым, Куприным и др. Рассказ «Художники» повествует о сложном выборе живописца между лёгким успехом и серьёзным искусством. Гаршин, кстати, и сам недурно рисовал, а также выступал в роли критика живописи, посещая выставки и водя дружбу с художниками. Но болезнь оказалась сильнее всех планов и стремлений – в возрасте 33 лет он бросился в лестничный пролёт с четвёртого этажа... Чехов посвятил ему рассказ «Припадок», набросав душевно-психологический портрет покойного. Впрочем, если говорить о Гаршине, то лучше почитать его самого, ведь он написал о себе куда подробнее.

Теги: Всеволод Гаршин

Помехи информации

Фото: АМ

Я часто злюсь, читая литературные журналы. Вот пример: открываю девятый номер "Октября" за 2014 год и вижу очередную подборку Анатолия Наймана. В подборке - стихотворение «Письма Платонова»; это стихотворение посвящено Андрею Платонову; по мнению Наймана, Платонов в письмах к возлюбленной Маше изъяснялся так: погубишь ты нашу двулюбость и хахаль твой – чмо». Я взбесился, прочитав это. Дело даже не в том, что Андрей Платонов не мог так писать, потому что слово «чмо» появилось лишь в 80-е годы – в Советской армии. Дело в том, что лучшему стилисту ХХ века, виртуозу русского слова, волею Наймана приписана косноязычная казарменная гадость.

Так злиться мне доводилось часто: из пятидесяти четырёх обзоров московских литературных журналов, написанных мной для уфимского журнала «Бельские просторы», имя Анатолия Наймана пришлось упоминать в пятнадцати текстах. В «Журнальном зале Русского журнала» у Наймана – сто три публикации (у нобелиата Бродского – лишь пятьдесят публикаций: вдвое меньше). В чём причина этого? В супердостоинствах творчества Наймана? Их нет: содержательные достоинства нынешней поэзии и прозы Анатолия Наймана равны нулю, а по части формы (даже в плане грамотности) они – вовсе минусовые. В хорошей репутации? И её нет!

Определённая логика тут имеется; я называю её «логика домработницы Раневской». Замечательной актрисе Фаине Раневской был положен спецпаёк; отказаться от него она не могла, но и кушать пайковые сыры и колбасы тоже не могла – по состоянию здоровья. Близких родственников у неё не было, каждый день принимать гостей или ходить в гости невозможно; пришлось отдавать паёк домработнице – деревенской бабе; через год домработница откормилась так, что её щёки стали «свисать до плеч». Вот и Анатолий Найман пару десятилетий исправно «забирает паёк Ахматовой и Бродского».

Найман – самый вопиющий случай; но вообще таких «литературных домработниц много»: кто-то «берёт паёк» за покойного Бориса Рыжего, кто-то – за всю группу «Московское время». Даже многие достойные литераторы из Москвы или из Питера не могут публиковаться в журналах; я уж не говорю о провинциалах – им туда путь заказан: всё заполонил, занял собою «коллективный Найман» – преимущественно не московско-питерский, а эмигрантский. Впрочем, мало ли кто живёт в какой стране. «Власть держат» три-четыре (полу)эмигрантские группировки. Похоронившие – вначале лидеров глобального масштаба (таких как Бродский), а потом тех, кто был талантлив (Льва Лосева, например). Представленные уже почти исключительно – «домработницами».

[?]Я люблю общество в целом, то есть «народ»; я люблю и государство, в той мере, в какой оно является «народом». В то же время я боготворю личность – хотя личности в ходе саморазвития трудно избежать конфликта с обществом. Это – высокая трагедия: обе противоборствующие стороны прекрасны и велики.

Но я не люблю «замкнутые меньшинства», корпорации; они меня раздражали, а ныне вызывают омерзение. Не следует смешивать корпорации с «корпоративными маркерами»: бывают люди-носители сильнейших «корпоративных маркеров», которые чуждаются своих корпораций; таких людей я уважаю. И, наоборот, бывают корпорации без маркировки вообще, обыкновеннейшие «рабочие коллективы», например. Коллектив, десятилетиями не интересующийся ни смыслом собственной работы, ни миром за окнами, а озабоченный только отчётами начальству и внутренними интригами-подсиживаниями – что может быть гаже! Корпорации вечно заняты двумя делами – корпоративной экспансией и травлей «непохожих». Ни одно государство не способно преследовать отступников так, как это делают корпорации. Государство – непредсказуемо: на одного человека государство плюнет, другого – поцелует; кого-то в пыль разотрёт, кого-то к чёрту пошлёт, кого-то к сердцу прижмёт. Государство – это стихия; государство опасно и живописно, как гроза, как океан. Корпорации же действуют механически и безжалостно, словно турникет в метро; они злы и унылы.