Литературная Газета, 6439 (№ 46/2013) - [46]

– В интернете и в печатных изданиях часто ошибочно сообщается о том, что Михаил Александрович Шолохов был комсомольцем, пулемётчиком, чоновцем и т.д. Из каких источников берутся такие данные и почему ошибки так часто повторяются?

– Почему? Оболгать человека: если раньше считалось, чоновец – это ого-го, герой, то теперь чоновец – это противный отрицательный персонаж. Никогда он не был чоновцем, не был комсомольцем, пулемётчиком тем более. А откуда такие «факты» берутся, я считаю, что всё это ради красного словца. Отец когда-то, давая кому-то интервью, сказал, что всякое бывало, мы гонялись за бандами, и банды гонялись за нами. По-моему, вот это и всё, единственный источник. Да ещё одна дань времени: «Шибко я комиссарил». А всё его «комиссарство» заключалось в том, что у людей, у букановцев, снижал налоги, занижал посевную площадь, чтобы им хоть как-то выжить.

В станице Букановской у отца были знакомые – Ходуновы. Они были в те годы не просто «красные», а «очень красные». И вот когда отца арестовали, Валентин Иванович Ходунов от станицы Букановской до Дона, километров пять-шесть, до ссыпного пункта и места, где пароходы останавливались, вёл его, арестованного. А сам «конвоир» – карлик, «метр с кепкой». Отец идёт впереди, несёт его винтовку, спрашивает: «Устал, Валентин Иванович?»

И потом всю жизнь они сохраняли дружбу. Валентин Иванович у нас здесь, в Вёшенской, гостил месяцами. И когда отец с близкими ехали охотиться или рыбалить на Хопёр, всегда у него останавливались. Отец, бывало, спросит у Ходунова: «Ну, расскажи, как ты меня на расстрел вёл?»

– Михаил Михайлович, существует выражение «писатель трагической судьбы». Подходит ли это выражение к Шолохову?

– Я бы сказал: полностью. Правда, тут надо определиться – трагическая судьба в жизни, в быту или в литературе? В жизни, наверное, не было такой уж трагической судьбы, хотя пережить многое пришлось в молодые годы. Страшно было. А что касается литературы, то вам это известно. С самого начала как началось, так и катится до сих пор. Почему-то рады были бы его «сожрать с потрохами». Московская писательская среда его недолюбливала, но и он к ним относился так же.

Многие его литературные мытарства объясняются завистью, но как он говорил, слово «зависть» ещё ничего не объясняет. Написал «зависть» и вроде бы всё объяснил. Нет, не всё. Так что выражение «писатель трагической судьбы» – да, к отцу подходит всё это.

– Насколько неурядицы, проблемы могли вывести Михаила Александровича из себя, выбить из колеи?

– Думаю, что выбить из колеи его было просто невозможно. А неурядиц этих, проблем всяких было много, как и у всех. Да, бывало что-то, что его сердило. То дети что-нибудь натворили, то с кем-нибудь поругался. Он уезжал тогда на природу или оставался один в комнате.

Люди обычно хотят услышать о Шолохове что-нибудь необыкновенное, а он был обычный человек, ничем не отличающийся от других, кроме того, когда он садился за письменный стол...

Расспрашивал и записалАлексей КОЧЕТОВ,ст. Вёшенская

Теги: Михаил Шолохов , Вёшенская

За колючей проволокой

Борис Земцов. Жизнь строгого режима. Интеллигент на зоне. - М.: Вече, 2013. – 352 с. – 2000 экз.

Как сказано в аннотации, "эта книга уникальна уже тем, что создавалась за колючей проволокой, в современной зоне строгого режима". И с этим нельзя не согласиться. Если кто не в курсе, то Земцов – бывший зам главного редактора «Независимой газеты», осуждённый в своё время за вымогательство и хранение наркотиков. Ему предстояло провести в зоне строгого режима 8 лет, однако вышел он на свободу через три года. Основу настоящей книги составил тюремный дневник автора, который ему всеми правдами и неправдами удавалось вести в заключении и отрывками переправлять на волю. Основные темы – интеллигент за решёткой, его мысли, чувства, окружение. Тут нет конкретного сюжета, да он, вероятно, и не нужен.

Если провести исследование, то наша литература, скорее всего, займёт первое место в мире по количеству произведений на так называемую лагерную тематику. И тому есть вполне логичное объяснение, однако речь сейчас о другом[?] Книга Земцова интересна прежде всего тем, что заставляет лишний раз убедиться в актуальности народного изречения: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Стоит попасть в жернова судебной машины, и нет никаких гарантий, что от тебя не отвернутся друзья и коллеги, что ты в одночасье не превратишься в изгоя, что адвокаты, нанятые твоим боссом, не будут склонять тебя к признательным показаниям, обещая «выпутать» из ситуации, а потом соглашательство выйдет тебе боком. Обо всём этом автор пишет достаточно убедительно и скрупулёзно, вспоминая свой процесс и всё, что происходило вокруг него.

Но наиболее сильные места относятся к описанию тюремного быта, облику и психологии сидельцев и надзирателей. Между прочим, Земцов проводит довольно любопытные параллели со сталинскими временами, вспоминает знаменитые «шарашки», в которых трудились специалисты, мастера своего дела. Однако в наши дни даже серьёзные учёные не могут рассчитывать на снисхождение после осуждения, на то, что им позволят заниматься любимым делом в заключении, принося пользу стране. Вот Игорь Владимирович Н., инженер-конструктор, признанный международный авторитет в области радиоперехвата, попав в тюрьму, стал библиотекарем – и это ещё можно считать удачей! «Выходит, сталинским ГУЛАГом руководили истинные государственники, люди умные и дальновидные», – сокрушается автор.