Литературная Газета, 6427 (№ 33-34/2013) - [51]

Все мы напряжённо смотрели за плывущей по залу запиской, пока она не оказалась в руках Хрущёва. Держа записку левой рукой, правой Никита Сергеевич достал из наружного кармана пиджака очки в металлической оправе, напялил их на нос и развернул перед глазами записку. Через одну-две минуты Хрущёв громко и даже визгливо провозгласил:

– Записка от товарища Вучетича. Читаю: «Дорогой Никита Сергеевич! Хочу, чтобы вы знали, что я тоже был на так называемой художественной выставке в Манеже. Она произвела на меня ужасное впечатление, о чём я написал в «Литературную газету». Но редакция печатать статью отказалась. Вучетич».

– Вы видите? – воскликнул, потрясая запиской над головой, Хрущёв, – видите, какие творятся в газете безобразия? Да за это... – он запнулся на мгновение, а потом, ещё громче, на весь зал крикнул: – да за это редактора снять надо!

...Этим, собственно, если не упоминать выступления Л.Ф. Ильичёва, и закончилась встреча Н.С. Хрущёва с представителями творческой интеллигенции.

А несколько дней спустя произошло вот что. Меня вызвал к себе зав. отделом культуры ЦК Д.А. Поликарпов.

– Садись! – сказал он своим грубовато-фамильярным и в то же время дружеским тоном и протянул мне из-за стола руку. – Так вот какое дело, – продолжал Поликарпов, даже не ожидая, пока я сяду. – Есть предложение, чтобы тебе перейти на работу редактором «Литературной газеты».

В первые секунды его слова подействовали на меня столь неожиданно и ошеломляюще, что я даже не знал, что ответить. Только придя в себя, понял, что слова Поликарпова имели прямую связь с выкриком Хрущёва: «Да за это редактора снять надо!»

Но если это было и так, то при чём тут я? Во-первых, мне никогда не доводилось находиться на руководящей работе в газетах. Во-вторых, до сих пор, как мне казалось, моей редакторской деятельностью в «Иностранной литературе» были довольны и в ЦК, и в Союзе писателей. Тираж журнала рос из года в год. Следовательно, считать предложение Поликарпова завуалированным снятием меня с работы в журнале было бы неправильно.

Кому же пришла в голову эта нелепая мысль?

– Вы шутите, Дмитрий Алексеевич? – после паузы спросил я.

– В ЦК вызывают не для шуток, – сухо ответил Поликарпов. И сказал: – Значит, будем ждать решения?

Только сейчас я окончательно понял, что речь идёт не о предложении, в котором решающую роль могут сыграть мои «да» или «нет», а о почти решённом вопросе.

Это было для меня драмой. Представить себе, что я уже никогда не войду в особнячок на Пятницкой, где размешалась моя редакция, не буду ежедневно встречаться с сотрудниками журнала, которых я, за исключением двух-трёх, горячо полюбил, если здесь уместно это слово, не буду читать книг на английском, чтобы решить, какие из них пригодны для перевода, не буду напряжённо ждать конца очередного года, когда подводились итоги подписки на журнал, и к радости своей узнавать, что тираж журнала снова вырос на 10–15 тысяч экземпляров...

... – Я прошу оставить меня в журнале, – произнёс я, едва шевеля разом пересохшими губами.

– Дискутировать нечего, Александр, – на этот раз с металлическими нотками в голосе произнёс Поликарпов. – Наверное, ты понимаешь, что не от меня одного исходит это предложение.

– И всё же, я не могу... – начал было я.

– А в партии состоять можешь? – повышая голос, прервал меня Поликарпов.

Что я мог ответить? Я промолчал.

– Давай так, – уже обычным своим тоном произнёс Поликарпов, – тебя ждёт товарищ Ильичёв. Но мне будет стыдно за тебя, если ты и перед секретарём ЦК будешь вести себя вот так, недостойно дисциплинированного коммуниста. Поэтому я попрошу Леонида Фёдоровича перенести встречу на два-три дня. А ты за это время подумай, в какое положение поставишь себя своим отказом. У меня всё. Через два дня позвоню. Прощай.

...В редакцию я в тот день не вернулся. Позвонил туда из дома, сказал, что плохо себя чувствую и сегодня уже не приеду.

Затем сел за письменный стол и стал сочинять письмо Поликарпову.

Шла уже ночь, когда я, переписав письмо три или четыре раза, отстукал его на машинке и подписал. Вот оно:

«Тов. Поликарпову Д.А.

Дорогой Дмитрий Алексеевич!

Наш вчерашний разговор застал меня «врасплох», и поэтому я, может быть, высказал своё суждение о нецелесообразности назначения меня в «Литгазету» несколько косноязычно. Так вот.

Я более шести лет жизни отдал журналу. Я люблю его, что естественно для человека, который этот журнал создавал. Однако работа в нём (и одновременное писание книг) потребовала от меня огромного напряжения. Достаточно упомянуть то обстоятельство, что я, полагая, что редактору «Иностранной литературы» стыдно не знать хотя бы один иностранный язык, выучил английский уже в более чем зрелом возрасте. У меня нет никаких оснований переоценивать свои знания и опыт в сфере международных культурных связей, – очевидно за шесть лет их приобрёл бы каждый на моём месте. Но в данном случае таким человеком оказался я. Подумайте, так ли уж много в нашей литературной среде людей, которые знали бы это сложное, и ответственное дело «не с налёта», не по пересказам и выборочным информациям, а, так сказать, из первоисточника?