Литературная Газета, 6417 (№ 22/2013) - [14]

Борис МОЖАЕВ

– Никого не пустили в зал – даже композитора, даже художника. Одни они, как говорили артисты. 36 человек во главе с министром культуры. Двери замкнулись, я оглянулся и – о чудо! – увидел Андрея Вознесенского. Как он попал, откуда появился – для меня это было загадкой. В этом пустом напряжённом зале артисты стали играть. Играли очень хорошо. Мы с Любимовым у пульта. Передо мной за два–три ряда сидели два человека. Один маленький, щупленький, другой высокий, с куполообразным черепом. Смеялись. А впереди сидела сама Екатерина Алексеевна (Фурцева. – «ЛГ» ). Высокий гулким голосом: «Гу-гу-гу». А маленький так: «Пш-ш-ш». И вдруг гневный голос Екатерины Алексеевны: «Это кому там смешно, хотела бы я знать!»

Лев ДЕЛЮСИН,

историк-китаист:

– Когда мы жили на Уки (хутор в Латвии: жена Можаева была латышкой. – «ЛГ» ), к нему часто ходили за советами местные латыши, крестьяне окрестных сёл, которые просили совета, помощи, куда написать письмо, чтобы разрешить свою беду. Борис Андреевич всегда охотно отзывался и помогал, сочинял иногда письма, звонил куда надо, ходил. У него был активный, деятельный характер. Это был не кабинетный писатель, который отмахивается от всего, что мешает ему работать. Хотя, казалось бы, это отрывало его от дела: он, я помню, писал сценарий, ему надо было в срок уложиться. Мне хочется вспомнить о его беседах с Фёдором Абрамовым. Абрамов – прекрасный писатель, знаток русской деревенской жизни. И когда они сходились вместе, мы были слушатели, а они были спорщики. Рассказывали друг другу, как надо оседлать коня, завязать уздечку. Но когда они переходили к общим проблемам сельского хозяйства и к тому, что делается в советском селе, тут Можаев поражал собеседников знанием литературы. Вильямса, Докучаева, Прянишникова он цитировал наизусть…

Владимир ПРОНСКИЙ,

писатель:

– Какое-то время я редко вспоминал о Можаеве, ещё реже звонил ему, пока не попалась его статья в газете «Труд» под названием «Проданная деревня». В ней он описывал злоключения колхозников из рязанского совхоза «Культура», землю одного из отделений которого продали за два «лимона» заезжим арендаторам. Продали вместе с людьми, жившими там! И стали они теперь работать в АО «Агродрев». И если бы работали! А то стадо коров угнали на центральную усадьбу, туда же перегнали и один-единственный исправный трактор, оставив крестьян без работы, а значит, без зарплаты... «Чем же такая приватизация отличается от бывшей коллективизации? – задавался вопросом Борис Андреевич в своей статье. – Да ничем – и по форме, и по результату. Всё так же команда сверху – и бесправие крестьян. Но раньше это делалось по «передовой теории Маркса» для счастья всего международного «пролетарията», как говорил герой Бунина, а теперь делается по «передовой теории рынка». Для счастья кого? Обнищавших горожан или для этих отощавших деревенских жителей?..» И там же: «Прежде чем вводить земельную аренду, необходимо принять жёсткий закон землепользования, чтобы всякий арендатор, охочий до бесконтрольной эксплуатации земли и крестьян, неотвратимо предстал бы перед судом, как нарушитель закона».

Слово Владимира Солоухина  на панихиде по Борису Можаеву  6 марта 1996 г.

– Не знаю, насколько уместно, а я думаю, что уместно, перефразировать здесь одну замечательную строку из нашего великого поэта Тютчева: «Ты отстрадал, а мы ещё страдаем». Ещё мы не знаем, чем и как кончится для России наша позорная возня в Чечне. Ещё не знаем, чем кончится дело с Крымом и Черноморским флотом. Ещё не знаем, кого выберут в президенты России. Ещё не знаем, как спасти нашу деревню, земля в которой – вот у нас в колхозе – не засеивается уже несколько лет: нет семян, нет горючего, нет механизаторов. Пустует земля России. Борис прожил, в общем-то, не короткую – нормальную, долгую и плодотворную жизнь. Из деревенского паренька, из морского инженера он сделался одним из крупнейших писателей России. Его неугомонная душа носила его по разным весям и градам. Я мог последние три года наблюдать его вблизи, потому что мы оказались соседями по переделкинской даче…

Он болел душой не просто за деревню, не просто за Черноморский флот – он болел душой за Россию, потом что он был человеком правдивым, искренним и, повторяя его же слово, он был человеком живым. Живым! Конечно, это плохое утешение, что литература его будет жить, книги его будут жить. И мы пока ещё живём – в нашей памяти он будет жить. Но знаем ли мы сами, как мы будем жить дальше? И в этот тяжёлый момент Бориса Андреевича нам будет очень и очень не хватать…

Каждый исток

Хочу, чтоб каждый  свой исток

душа моя благословила.

                  Вл. Леонович

Воспоминание детских лет: "В огромный дедовский дом на Пастуховской улице съехались все семеро детей и поют Некрасова, поют волжские песни и те ещё, что певала бабушка - слыханные ею от народников в юности в Кологриве[?]"

В том самом дальнем-предальнем костромском городке, где и сам поэт отмечает в эти дни своё 80-летие! Но продолжу цитату из его статьи: «А я притаился на печи, мне стыдно, что текут непонятно зачем и какие слёзы…»