Литературная Газета, 6389 (№ 42/2012) - [16]

Попутно поминают трагическую жизнь и судьбу самого Василия Гроссмана в ненавистное советское время, его страдания, не сопоставимые ни с лагерными мучениями Варлама Шаламова, ни с бедами тяжело раненного окопника-пехотинца Виктора Астафьева, ни с испытаниями проклятого всеми властями Андрея Платонова. Что же это за такая непереносимая жизнь была у Василия Гроссмана? Он бедствовал? Нет. Ему специально дали квартиру в фешенебельном писательском доме на Беговой улице. Как уверяют наши либералы, специально для того, чтобы удобнее было за ним следить, смотреть, кто к нему ходит в гости. А вот Осипу Мандельштаму дали владивостокский лагерный барак. Зачем за ним следить? И так всё ясно. Александра Солженицына долго не пускали жить в Москву, видимо, он был КГБ не интересен. То ли дело Гроссман!

Интересная деталь: у него появился первый в Москве телевизор, который в ту пору без протекции купить было трудновато. Естественно, писателя снабдили телевизором, чтобы под видом зрителей-соседей засылать к нему осведомителей. После "предательства" жены Ольги, якобы пытавшейся отнести рукопись романа "Жизнь и судьба" в КГБ, ему пришлось увести супругу у своего ближайшего друга, недавно вернувшегося из реальных лагерей поэта Николая Заболоцкого. Но не будем осуждать их, любовь свята. Тем более что Гроссман вывел себя и Екатерину Заболоцкую в своём романе под именами Виктора Штрума и Марьи Ивановны Соколовой. Скажу честно, удачные образы в этом, по сути, неудачном романе.

Впрочем, и предыдущую жену Ольгу Грубер он увёл тоже у своего друга, Бориса Грубера, одного из "перевальцев", которого сразу же вслед за этим почему-то быстренько арестовали. Чтобы не мешал счастью молодых. Такая, видно, у Василия Гроссмана была судьба - уводить жён у своих друзей.

Впрочем, писателю часто приходилось покидать любимую женщину. Наверное, вызывали на допросы и томили в карцере? Но вот что рассказывает Константин Паустовский, и ему вторит не кто иной, как Бенедикт Сарнов. В эти свои якобы самые опальные годы, покидая любимую женщину, Василий Гроссман со вкусом проводил время в домах творчества на Чёрном море. Немного зная писательскую жизнь, скажу: каждый год далеко не любой советский литератор мог получить путёвку в тёплое время года в Ялту или Коктебель, не каждый мог себе такое и позволить в финансовом отношении. По крайней мере, с помощью друзей писателя мы выяснили подробности его "трагической и мучительной жизни" в окружении моря, отзывчивых женщин и вина.

До самой своей смерти, кроме творческих неурядиц, всё у заслуженного советского писателя шло более чем нормально. А свои скелеты в шкафу (то бишь неопубликованные рукописи) были и у Булгакова, и у Платонова, и у Пастернака, и у многих других - правых и левых писателей. О них знали в КГБ, но жить писателям не мешали. Так что оставим выдумки о мучительной жизни Гроссмана. Он бы сам весело рассмеялся над этим мифом. Вернёмся к главному - к его писательским делам, к его книгам, которые являются, если верить телевидению, вершиной русской прозы ХХ века. Как же все мы, и правые, и левые критики, прошли мимо великого писателя?

Да, был такой неплохой советский писатель Василий Семёнович Гроссман родом из Бердичева. Хороший военный журналист, правоверный марксист-сталинист. Учился в МГУ на химическом отделении, работал в Донбассе на шахте инженером-химиком. В 1933 году приехал завоёвывать столицу, подобно многим своим будущим коллегам - Ильфу и Петрову, Катаеву, Булгакову. Уже первая его производственная повесть о шахтёрах "Глюкауф" покорила Максима Горького. По поводу рассказа "В городе Бердичеве" уже другой писатель, Исаак Бабель, воскликнул: "Новыми глазами увидена наша жидовская столица[?]" В книге "Люди, годы, жизнь" в главе, посвящённой Гроссману, Илья Эренбург вспоминает: "О Ленине он говорил с благоговением. Большевики, вышедшие из подполья, для него были безупречными героями[?]"

Вдохновлённый успехом, начинающий советский писатель берётся за революционную эпопею, роман "Степан Кольчугин", посвящённый целиком нашим славным революционерам. Уже к 1936 году у молодого литератора выходят два сборника рассказов. В самом счастливом для него 1937-м его принимают в Союз писателей СССР. Семён Липкин, подружившийся с ним как раз в 1937 году, пишет: "Когда мы с Гроссманом познакомились, я чувствовал, что он счастлив".

Правда, ещё в 1934 году арестовали его кузину, у которой он жил, потом дядю и друзей-"перевальцев". Но, очевидно, за дело. Это нисколько не мешало его счастью. Можно не переживать, радоваться дальше. Да и женщин, мешающих ему, удачливый писатель оставлял не раздумывая: найдутся новые. Кстати, интересно: почему уничтожили в 1937 году всю литературную группу "Перевал", не тронув лишь одного Василия Грос[?]смана? Чудо? Возможно[?] Но хоть кто-нибудь заглядывал в следственное дело "перевальцев"? Может, там разгадка чуда?

Сборники рассказов растущего советского писателя Василия Грос[?]смана "Счастье" (1935), "Четыре дня" (1936), "Рассказы" (1937), "Жизнь" (1943), выходившие в самые жуткие сталинские времена почти каждый год, дополнились в счастливый для писателя 1937-й повестью "Кухарка", а в 1937-1940 гг. - романом "Степан Кольчугин" - о рабочем пареньке, вступившем на путь революции[?] И чем же этот откровенно большевистский с первых же страниц роман так огорчил товарища Сталина, который старался читать всё? Своей бездарностью. Я бы всем советологам рекомендовал этот роман для чтения: более скучной соцреалистической жвачки представить себе трудно. А Гроссман на волне успеха сделал всё, чтобы с помощью всесильных друзей роман выдвинули на Сталинскую премию. Хорошо, у вождя был литературный вкус, и он решительно вычеркнул "Степана Кольчугина" из списка претендентов. Сейчас наши либералы и этот поступок Сталина подают как злодеяние против великого писателя. Уважаемые господа критики, прочтите, пожалуйста, сам роман. Почему отец народов дал премию роману "В окопах Сталинграда" Виктора Некрасова? Почему дал премию только что вышедшему из лагерей Злобину за его "Стеньку Разина"? Получали Сталинскую премию и Каверин, и Эренбург, и Полевой. А вот примитивному "Степану Кольчугину" не дали. Может, правильно сделали?