Литературная Газета, 6389 (№ 42/2012) - [18]

Однако после войны Василий Гроссман сильно изменился. И зря об этом не пишут, ибо это очень важно для его дальнейшей жизни и судьбы. Он увидел воочию уничтожение тысяч евреев, в том числе его бердичевских родственников, его родной матери, и он в душе перестал быть советским писателем, став еврейским писателем, мстящим за свой народ. Вторая часть эпопеи "Сталинград", позже переименованная в "Жизнь и судьбу", при всём многоплановом замахе, при всей калейдоскопичности событий, - это роман о трагедии еврейского народа. Нет, это далеко не лучший русский роман за ХХ век, но это событийный роман в истории еврейства.

В отличие от предыдущих сочинений это уже не советская проза, хотя и антисоветской назвать её тоже нельзя, хотя книга начинена до предела страданиями бедных зэков. Прав был Варлам Шаламов: кто не пережил лагеря, не имеет права об этом писать. Василий Гроссман не был ни в немецких, ни в советских лагерях, он даже не сидел под арестом, подобно Удальцову или Лимонову. Он жил в шикарной квартире, отдыхал на курортах, лечился в спецполиклиниках. Что он может знать о страданиях политзаключённых? Когда он умозрительно пишет об издевательствах уголовников над политическими, так и хочется спросить: кто же вам это рассказал? Как можно сравнивать по художественному уровню почти документальный "Архипелаг ГУЛАГ", трагедийные рассказы Варлама Шаламова с экзотикой гроссмановского сочинения?

Да, писатель изменился, почувствовав себя оскорблённым евреем, вот и написал бы трагический роман о судьбе еврейства. Хотя и страданий своего народа он не мог реально прочувствовать. Его самого как еврея не ущемляли никогда. Он даже подписал позорнейшее письмо против космополитов. Да, дорогие либеральные критики, да! Почему же вы об этом помалкиваете? А зачем писателю понадобились "беседы" нациста-философа оберштурмбанфюрера Лисса и заключённого большевика-философа Мостовского? Для того чтобы все услышали, что оберштурмбанфюрер СС Лисс постоянно называет Мостовского учителем, утверждает, что Гитлер многому научился у Сталина, а Сталин у Гитлера, что нацистская партия переняла опыт и заимствовала методы у коммунистов? Зная реальную правду этой жесточайшей войны, можем ли мы поверить в этот бред? Надеюсь, что даже наша либеральная критика признаёт, что Гроссмана слегка занесло не туда.

Поразительно: то, о чём он знает, это его не волнует, этого он не касается, а о неведомых ему советских лагерях пишет. Прав Александр Солженицын, подметивший и эту боязнь Гроссмана быть евреем. Лучше прослыть антисоветчиком: "Не менее русской (да и всякой другой истинно-важной стороны советской жизни) подавлена в романе и еврейская тема [?] Гроссман - горел еврейской темой, особенно после еврейской Катастрофы, даже "помешался на еврейской теме", как вспоминает Наталья Роскина. Ещё на Нюрнбергском процессе распространялась его брошюра "Треблинский ад", сразу после войны он был инициатором и составителем "Чёрной книги". А вот всего несколько лет спустя заставляет себя молчать, да как? Почти наглухо. Он всё время держит еврейское горе в памяти, но припоказывает его крайне осторожно - всё то же старание увидеть свой роман в печати во что бы то ни стало[?] Рельефней выставлена еврейская тема лишь на немецком фоне: в кабинете Гитлера как план уничтожения[?]"

Но ведь есть же в романе прекрасно выписанные сцены, особенно касающиеся самого Штрума, то есть Гроссмана, его любви к жене и к матери. Вот и писал бы об этом. То, что он почувствовал после трагической гибели матери в Бердичеве под немцами себя евреем, это прекрасно. Надеюсь, и русские, испытав все унижения, когда-нибудь почувствуют себя русскими. Каждый народ имеет право на свою культуру.

На уцелевшей рукописи "Жизни и судьбы" сохранилось посвящение автора матери, которую любил он горячо и в смерти которой постоянно себя винил: считал, что должен был во что бы то ни стало вывезти её из Бердичева до того, как город заняли немцы. До конца жизни Гроссман хранил в конверте две фотографии. На одной он был снят с мамой ещё мальчиком. А на другой, сделанной немецким офицером, был ров под Бердичевом, полный человеческих тел. Там же, в конверте, лежали и два письма, написанных им погибшей матери. Одно датировано 1950 годом. Второе написано в 1961-м, в год двадцатилетия смерти матери. Вот этой теме он и должен был посвятить себя. Побоялся. Но то, что он ушёл от еврейской темы во всемирность, в анализ мировых катастроф, его же и погубило. Уничтожив в себе и еврейскость, и советскость, нельзя понять и описать всю глобальность сталинской эпохи, нельзя даже понять смысл Сталинградской битвы.

К сожалению, и к Сталинградской битве, и к идее свободы равно писатель Василий Гроссман подходил со стороны. Он не воевал на Сталинградском фронте, но он и не воевал даже в шестидесятые, в годы "оттепели", за свободу. Он не выходил на Красную площадь, как Галансков, он не писал манифесты или призывы к восстанию. Он сочинил роман "Жизнь и судьба", очень неровный, и, уже чувствуя себя евреем, побоялся заявить во всеуслышание об этом. Вернувшись в свою советскую скорлупу, он укоротил роман со всех сторон, постарался обезопасить от цензуры, как и в прошлые времена, и отнёс в журнал "Знамя", так как с Твардовским к тому времени пос[?]сорился. Любопытный факт: якобы самый свободолюбивый писатель отнёс свой роман в самый "рассоветский" журнал, где при главном редакторе Вадиме Кожевникове долгие годы работала почти цензором и Наталья Иванова - да, да, та самая! Всё это говорит о гибкости писателя. Один из экземпляров рукописи Вадим Кожевников отослал в КГБ. Сегодня из него делают чуть ли не доносчика и стукача. Но в то время все сомнительные рукописи, которые писатели хотели хоть как-то опубликовать, они старались переслать своим знакомым в ЦК КПСС или в КГБ. Вдруг дадут добро?