Литературная Газета 6349 (№ 48 2011) - [24]

Скупо поколение на этот живительный глоток. По стихотворениям многих молодых поэтов видно, как, запертые в собственном внутреннем мире, они изолированы и закрыты для читателя. Акцентируя внимание лишь на себе, поэт обедняет себя вниманием со стороны. С признаками внутреннего оледенения он погружается в тихую меланхолию, кружась вокруг лирического героя и не показывая входа в этот мир читателю. Сомнительный поэтический ход. Это язык молодого "маленького народа", ставшего в оппозицию хоть к какому-то внешнему движению.

Отдохнув от флешбэков, силишься перечитать, чтобы найти произведения, достойные внимания. И понимаешь, что форум в Липках сделал чертовски верный ход: он просто показал реальность. Итоговый сборник - это выжимка из литературных сайтов типа "Проза.ру" и "Мир Вашего Творчества", где, в общем-то, и обитает писательская новая волна. И этот полный, он же новый, штиль тем не менее тоже является голосом молодых. Он прикрыт напускным безразличием к миру и лозунгом форумчанина Заира Асима: "Мой сюжет прост. Он о том, как я живу". Если жизнь бедна на события, это не значит, что об этом нельзя писать. Как говорится, чем богаты - тем и рады.

Александра ВОЗДВИЖЕНСКАЯ

«И оборванный след на песке»

«И оборванный след на песке»

КНИЖНЫЙ  

  РЯД

Вера Зубарева.Гавань. -Одесса: ФАВОРИТ, 2011. - 49 с. - Тираж не указан.

Первая книга стихов доктора филологических наук Веры Зубаревой "Аура" вышла с предисловием Беллы Ахмадулиной. Новая книга - "Гавань" - посвящена памяти отца, капитана дальнего плавания Кима Беленковича. Уже это посвящение обязывает не впасть в фальшь. Как трудно дожить, дорасти до простого и высокого слова! Зубарева знает об этом и пишет: "Ничто не даётся так трудно душе, как стихи". Мне кажется, что простота куда труднее, чем, по её же словам, речь "на языке высоких аллегорий".

И вот, вникая в книгу, я вижу проступающие контуры темы. Берег моря. Песок. Ракушки. Казалось бы, обычный пейзаж. Идёшь по берегу - и не находишь того, кто здесь был. Именно здесь видишь "и оборванный след на песке, то ли твой, то ли птичий". Книга - о жизни, которая под угрозой, которая уходит, как уходят люди: "Скоро вечер, / и тень просочится в песок. / Станет тело без тени, / а тень - бестелесной". Память об ушедшем возникает как бы беспричинно: "А ты идёшь, идёшь, идёшь, идёшь, - / как одинокий движущийся берег, / минуя погрустневшие дома, / стоящие всю жизнь свою на рейде". А затем - вспышка боли: "Мечта уплыть навек погребена[?]"

И вот стихотворение, прямо посвящённое памяти отца, и в нём строки: "Во мне ли, вовне - всё едино / в этой домне бушующих звёздных энергий, / на которых замешана первородная глина". Отмечаешь какой-то не бытовой масштаб переживания. И обращаешься к стихотворению рядом, буквально через страницу: "Я живу в лагуне печалей, тёмных энергий - / там, где чайки стучат по утрам железными клювами". И тот же масштаб - "космический".

Вот на каком фоне - об отце. И о себе (стихотворение "Сон"): "Кто-то задул моё имя: / "ты больше здесь не живёшь". Здесь - в этом доме, в этом городе, в этом географическом месте земного шара? Или вообще - на этой земле?

Читая книгу, не можешь отделаться от мысли, что вся она переполнена мировой тревогой, вся - крик в защиту жизни. Иногда это принимает очертания эдакой космической безысходности - немного в духе Бродского: "[?]всё это будет длиться, / даже когда поменяется время местами / с пространством, из которого ничего не родится".

К счастью, "постбродскизма", столь модного в современной поэзии и, на мой взгляд, вредящего ей, в книге почти нет. У Зубаревой своя интонация, преодолевающая все влияния. Вера Зубарева - создатель и руководитель объединения русских писателей Америки "Орлита", редактор интернет-журнала "Гостиная". Она - профессор в одном из университетов США, и это в свой черёд тоже на её поэзии сказывается. Есть эдакий интеллектуальный шарм, создаваемый многочисленными культурными реалиями, словечками и выражениями типа "полимерность", "нелинейный странник - мысль-Улисс" и даже "вихри небулярной материи". Особенно запомнился дважды упомянутый осенний лист, свернувшийся подобно ленте Мёбиуса. В одном из стихотворений она сама с иронией говорит о компании, гуляющей по берегу моря: "Все речи были книжностью отмечены, / усиливая скуку и разлад". Тем дороже для меня то, о чём я сказал в начале статьи, - высокая простота.

В книге появляются классические натурфилософские размышления. Вот стихотворение "К ракушке" с пронзительным ощущением хрупкости жизни: "Перламутр убывает. / Мне - моё. Бессмертное - морю". Вот прелестный жук: "И поле зренья занимает жук, / чьё шумное сыпучее старанье, / должно быть, слышится / на много миль вокруг". Привет от Заболоцкого! Впрочем, и от многих других поэтов. Писать, находясь в поле поэтической традиции, и труд, и честь.

Илья РЕЙДЕРМАН

Жизнь без телевизора

Жизнь без телевизора

РВАНОЕ ВРЕМЯ

Казалось бы, от прошлого ничего не остаётся. Но вдруг становится понятно, что человечество живёт более пристально, более внимательно к своему движению во времени и в истории (а это, возможно, одно и то же!), чем кажется на первый взгляд. От невообразимо далёких эпох до наших дней разные народы на разных языках мира фиксировали свои идеи, приметы своей культуры - духовной и материальной, великие и малые события - от рождения венценосного наследника до вторжений и войн, от извержений вулканов и землетрясений до температурных перепадов в одни и те же даты различных эпох. С веками это отслеживание своего движения в вечности становилось всё точнее, всё подробнее[?] Одна Библия как свидетельство стоит целых библиотек! Семнадцатый век - человечество знает о себе почти всё. Восемнадцатый - растут завалы документов в архивах. Девятнадцатый - здесь многое расчислено чуть ли не ежедневно. Двадцатый век зафиксирован не только по часам, но и по минутам. В двадцать первом веке человек исчисляет своё движение по секундам, каждая секунда на виду и на счету. Какая-то безжалостная наножизнь! В каждом подъезде, на каждой площади больших и малых городов мира притаились видеокамеры[?] Жизнь московского метро пишется на жёсткие диски - там отражено лицо каждого, кто спустился в подземку.