Литературная Газета 6319 (№ 15 2011) - [55]

Он протянул Сергею конфетку в засаленной обертке. Но тот отдернул руку. Конфету взял младший брат Витьки.

Немец продолжал горланить и мы услышали, что он поет про нашу Волгу.

- Вольга, Вольга, майн мутер…

Немец начал доставать из своих бесчисленных карманов (меня поразило их множество) фотографии и стал показывать, тыча грязными пальцами: «Майн киндер, майн фрау».

Такой запомнилась встреча с первым немцем в этот день прорыва к Волге. А к вечеру все они ушли к Элеватору и Лапшину саду, куда отодвинулся фронт. Все-таки я успел разглядеть наших завоевателей. Вид у них у всех был не лучше наших бойцов: пропыленные, грязные, небритые. Только одежды на немцах больше и она добротнее. Вместо гимнастерок – френчи. На ногах короткие сапоги с коваными подошвами. Голенища раструбом, куда они суют гранаты с длинными ручками. У каждого ранец похожий на школьный, но только большой и с крышкой из мягкой телячьей шкуры с шерстью. Она же и подушка, когда немцы ложатся спать или отдыхать.

В тот же день мы узнали, что немцы увели рыть окопы крепких стариков и несколько женщин. Почти все они там погибли от огня заволжских батарей.

До нас дошли также слухи, что немцы «освобождаются от недружественного населения», им не нужны старики и дети, они обуза и их просто уничтожали на месте. Или выгоняли в тыловые села и деревни. Мы это поняли сразу, и стали готовиться к исходу.

 Я подсмотрел брошенные дрожки и мы с тетей Надей, младшей маминой сестрой (она вновь перебралась к нам с двумя детьми: пятилетним Вадиком и годовалой Люсей), пошли посмотреть, как мы сможем приспособить этот транспорт для выезда из поселка.

Я предложил перепилить дрожки и сделать двуколку. Из досок от снарядов «катюш» (только они и не сгорели в поселке) сбил ящик. В него мы можем погрузить барахло и малых детей.

Получилась отличная двуколка на манер египетских колесниц. И об этом я сказал всем родным! Мама сшила две шлеи для меня и тети Нади. И мы были готовы к отъезду…

13. Исход

А через день появились немцы и начали выгонять жителей к полотну железной дороги.  Ходили по поселку и предупреждали через переводчика «о расстрелах на месте в случае неподчинения».

 Это уже были другие немцы. Не те грязные, в засаленных и рваных мундирах, какие захватили наш поселок, а выбритые, подтянутые, в чистой форме, не принимающие никаких просьб и уговоров.  Холеный офицер ходил со стеком, и, когда ему показывали малых детей или раненных, он резко взмахивал стеком и кричал: «Век! Век!» И это без переводчика понимали все.

 К вечеру стали всех собирать за полотном железной дороги, в небольшой ложбине. Мы погрузили на двуколку вещи, а сверху усадили детей.

 Всего людей собралось немного больше сотни. Я высматривал в толпе знакомых и почти не находил. Из нашего восьмого класса, где училось 29 человек, увидел только двоих: Бориса Решеткова и Ленку Зуеву. Ленку еле узнал. Худая, с немытыми волосами, куда она все время запускала свободную от ноши пятярню и чесалась.

 Нельзя было поверить, что от нашего Купоросного, где жило больше тысячи семей, осталась эта несчастная горстка. Даже если немцам не удалось всех выгнать и там остались на погибель столько же больных и раненных. Все равно – это сотни. А ведь жили тысячи!

 Позже я узнал, что выгоняла нас «зондеркоманда», в обязанности которой входили «борьба с партизанами и нейтрализация мирного населения».

 Нас собирали четыре или пять солдат и офицер. Сейчас они ждали наступления темноты, чтобы погнать колонну в гору, через Ергени.

 Мы понимали, что они боятся не за наши, а за свои жизни. По светлу передвигающиеся люди могут попасть под огонь наших заволжских батарей.

 До ближайшего села за Ергенями – Верхней Елшанки, где немцы назначили первый привал и отдых колонны, было километров 10-12. И мы, с редкими остановками, шли целую ночь. Дорога ужасная: все время в гору и по песку.

Крики немцев «Гей, гей!», какими гонят скот, все время висели над нашими головами. Иногда, если тележки застревали в песке, солдаты обрывали крики, и помогали застрявшим.

Когда, наконец, добрались до первого большого привала, все повалились замертво на землю, хотя на тележке была постель и одежда.

 Мама поднялась на рассвете и пошла в село проведать наших знакомых. Перед переездом в город, мы год жили в Верхней Ельшанке, где отец работал в сельпо.

 Вернувшись, мама долго тревожно шепталась с тетей Надей,  а потом подошла ко мне.

 - Нам надо открутить гайку с оси колеса…

 Я, не понимая, глядел на нее. Но она, приобняв меня, повторила:

 - Так надо. Сможешь?

 - Смогу. Но тогда колесо упадет…

Подошла тетя Надя и оборвала наше перешептывание.

- Нам надо отстать от колонны, чтобы попасть к дедушке в Гавриловку. А куда они нас гонят - неизвестно. Гайку отдашь мне. Я ее спрячу…

Я понял их замысел, но не до конца. Когда немцы криками нас подняли, гайка была уже наполовину отвинчена, и теперь мне нужно было следить, чтобы она не потерялась.

Мама и ее сестра впряглись в шлейки, а я подталкивал двуколку сзади и не сводил глаз с гайки. Так мы проехали с километр. Колесо все больше болталось, и я, отвинтив гайку совсем, отдал ее тетушке. Та спрятала ее под свою одежду. Через несколько минут случилась «запланированная авария», колесо слетело. Я побежал искать «потерянную» гайку. Нас обтекала колонна.