Литературная Газета 6316 (№ 12 2011) - [53]

Старшие Будденброки поженились ради соединения капиталов и процветания семейного предприятия – хлеботорговой фирмы, прожили всю жизнь без любви, но в согласии и постарались воспитать своих детей в том догмате, коим руководствовались сами: долг перед семьёй и фирмой превыше всего. Житейская мудрость с некоторой долей цинизма, помноженная на беззаветную любовь к детям как продолжателям рода, умножателям его богатства и славы – психологически точная работа Андрея Бажина (Консул) и Ларисы Гребенщиковой (Консульша).

Старший сын – Томас – принимает возложенное на него бремя ответственности: возглавляет фирму после смерти отца и даже умудряется жениться и по любви, и с выгодой. Как всё славно начинается для него… Илья Исаев играет трагедию человека, который, умирая, понимает, что, положив жизнь на выполнение завета предков, он прожил её совершенно напрасно. Томас не только не приумножил капитал фирмы, но еле сводит концы с концами, и надежды на реванш наследника нет – маленькому Ганно (Андрюша Добржинский в свои двенадцать лет весьма успешно справился с задачей, поставленной перед ним режиссёром) не суждено было стать преуспевающим коммерсантом. Даже если бы его жизнь не забрала болезнь, он наверняка отдал бы её музыке, а не торговле. А его жена, ледяная Герда Оксаны Саньковой (кажется, что Манн вывернул наизнанку андерсеновскую сказку), за весь спектакль не вымолвившая ни слова, так и не растаяла в объятиях искренне любящего её «Кая».

Дочь Тони (Дарья Семёнова) поначалу вздумала воспротивиться родительской воле и влюбилась по собственному усмотрению. Но потом, как истинная Будденброк, уступила. И расплатилась двумя неудавшимися браками (обоих супругов – Грюнлиха и Перманедера играет Дмитрий Кривощапов, азартно расцвечивая своих малосимпатичных персонажей всеми оттенками злой иронии). На пепелище будденброковского семейства она одна только и уцелеет. Возможно, потому, что поддержание фамильной чести и традиций превратила в своего рода детскую игру и прожила жизнь так, словно она пятилетняя малышка, примеряющая перед зеркалом мамино вечернее платье и туфли на шпильках.

А вот младший сын, Христиан (пластичный, легко импровизирующий на сцене Виктор Панченко), категорически отказался играть предписанную родителями роль. Но не из каких-либо «высоких побуждений». Ему просто нравится разрушать традиции, живя в своё удовольствие на деньги тех, кто этим традициям остался верен. Развивать свои таланты? Добывать в поте лица хлеб насущный? Открыть сердце искренней любви? Нет, это не для него. Слишком пресно. Из театра в клуб, из клуба в бордель, из борделя… Весёлое путешествие по жизни оканчивается для него в сумасшедшем доме.

Похоже, ответ на вопрос, ради чего он эту постановку затеял, Карбаускис зашифровал в образе домоправительницы Иды. Маленькая сгорбленная женщина без возраста, она дирижирует семейным хором, распевающим положенные случаю псалмы, накрывает на стол, отпаривает одежду, упаковывает фамильные сервизы, молча восхищается своими хозяевами, утешает и подбадривает каждого из них, а в урочный час выносит «фамильный портрет», за рамой которого прячется очередной Будденброк, уходящий в иной мир. Ей нет дела до богатства и славы. Ей важен каждый в этом семействе сам по себе, со всеми его слабостями и недостатками. Она живёт для того, чтобы облегчать жизнь другим. Так что Ида не Харон в юбке и даже не парка. Скорее, мать-земля, Гея, любящая каждого из своих неразумных детей. За ней, собственно, и остаётся в спектакле последнее слово (всего-то две фразы за весь спектакль!): «Встреча состоится…» С Богом? С собственной совестью? Каждый решает для себя сам.

Уложить в три часа восьмисотстраничный роман? Карбаускис справился бы с этим, даже если бы страниц было вдвое больше. Собственно, от романа остался один скелет. Из четырёх поколений Будденброков оставлено три и то не в полном составе. Все второстепенные представители весьма разветвлённого рода, равно как и целый сонм дивных манновских чудаков – бюргеров и маклеров, приживалок и бедных родственниц, – изъяты с медицинской безжалостностью. Равно как и масса прелестных бытовых подробностей, коими щедро заткано всё пространство романа. Даже привязки ко времени ограничены короткими ремарками типа «сказала Тони в 1852 году». Но Карбаускису все эти «детали» без надобности. Его интересуют только результаты «вскрытия». Сценограф Сергей Бархин, умеющий быть лаконичным до предела, ограничил будденброковский мир прочной на вид, но хрупкой по сути конструкцией – домом-храмом или храмом-домом, от былого величия которого остались одни стропила, изъеденные жуком-древоточцем. Под этими стропилами одинаково органично смотрятся и сюртуки с цилиндрами, и джинсы с кедами (костюмы Натальи Войновой тоже деталями не перегружены), ведь проблема времени снята режиссёром изначально.

От этой аскетичности широкой русской душе становится не по себе. Но рассказана «история гибели одного семейства» (таков подзаголовок романа) не для умащения души, а ради постановки точного и безжалостного диагноза. Хирург, оперирующий язву, озабочен не тем, что её спровоцировало – алкоголическое опьянение или трудоголическое перенапряжение. Его задача – ликвидировать язву так, чтобы пациент мог жить дальше и по возможности так, чтобы не было мучительно больно. Ему. И всем остальным.