Литературная Газета 6312 (№ 07 2011) - [78]

Буревестник революции Максим Горький так же не ожидал подобного поворота событий и даже пытался публично протестовать,  но вовремя сообразил, что безопаснее будет эмигрировать. Благо отпустили.

Попутчики

Было бы наивно рассуждать, что для всех сторонников большевизма власть любой ценой была основной целью и в их рядах находились, в основном, чистые прагматики. Большую часть, как всегда, во всех массовых катаклизмах, составляла толпа, порывы которой, часто зависят от случая, многие были мобилизованы и красными и белыми насильно. Но были и идейные враги. Пронзительны воспоминания Раевского о бое с красными курсантами:

 « Куда ни посмотришь – трупы… Наших немного, все курсанты. Один мне особенно запомнился – красивый такой малый, высокий… на гимнастерке жетон с портретом Троцкого. Грудь в крови, его штыком двинули…»

Записал Раевский страшный по своей простоте рассказ сослуживца: «Пленных взяли человек семьдесят. Держались отлично. Когда я велел их расстрелять, один взял под козырек и сказал:

- Ваше превосходительство, разрешите нам перед смертью спеть «Интернационал»!

Ну что же… Я никогда сам раньше не слышал… Интересно было. Позволил. Начали нестройно, а потом, знаете, с такой силой, что у меня, ей-богу, мурашки по коже бегали. Кончили, опять запели, но я остановил.

- Не хитрите, - говорю, - второй раз споете там…»

И вот вывод, который делает подчиненный Раевского:

- Да, господин, капитан, эти не то, что красноармейская шпана… Мы за Россию, они за Интернационал, но надо отдать должное… Молодцы ребята… Ничего не скажешь… Умирать умеют… Даже как то жалко их становится. Мы за идею и они за идею…»

«…И вот ведь, что обидно – пойди дела иначе, некоторые из этой публики, наверняка, служили бы у нас. Поступили в училище ради пайка, а потом и втянулись.»

Человек существо общественное, порыв масс воспринимает, как беспрекословный приказ. А толпой, часто  управляют все те же большевики, для которых единственная цель – власть.

Опросите тех, кто защищал в 1991 году Белый дом. Повторили бы они сегодня свой порыв по защите ельцинского режима? Уверен, что толпа его приверженцев, пройдя горнило псевдодемократических реформ, значительно поредела и многие сегодня перешли бы на другую сторону баррикад.

Остров Россия

В восьмидесятых годах, еще при советской власти я увлекся литературой русского зарубежья. Этот могучий пласт русской культуры был недоступен широкому читателю, но, к примеру, в спецхране ленинки произведения многих авторов, в том числе и непримиримых врагов коммунизма, можно было найти. Встретилась мне как-то повесть неизвестного тогда в Советском Союзе Ивана Лукаша «Голое поле». Это было потрясающее по силе документальное свидетельство возрождения русской государственной и культурной жизни в изгнании.

Осенью 1920 года остатки белогвардейцев покинули Крым. От материка оторвался остров. Во главе отплывающей России стоял генерал Петр Николаевич Врангель.  Ставка расположилась в Константинополе, а тридцатитысячному корпусу генерала А.П. Кутепова под лагерную стоянку были отведены окрестности городка Галлиполи, на забытом богом Галлиполийском полуострове. Тогда это была территория Греции, ныне – турецкая земля  Голиболу.

Повесть Лукаша – это гимн русским людям. Измученные круговертью гражданской войны, выброшенные из страны, нищие и отверженные, в кратчайший срок они сумели наладить достойную человека жизнь.

Двадцать лет назад, когда разваливалась держава Советский Союз, мне удалось в альманахе «Русский рубеж» опубликовать отрывок из этой повести со своим предисловием. Тогда в предреволюционной сумятице мне хотелось, чтобы мои современники увидели в подвиге русских галлиполийцев пример несгибаемой нравственности и жизнестойкости русского человека.

В Галлиполи возродилась русские церковь, школа, газета, книга. Издавалась ежедневная газета «Огни», два раза в неделю газета «За рубежом». За год было проведено 180 сеансов устной газеты, которые, как сегодня выяснилось, проводил капитан Раевский. Сеансы прослушивали до 3 тысяч человек. Издавалось более десятка  журналов, существовал театр, в каждом полку был свой хор, шли занятия в  гимназии, был оборудован гимнастический городок, работали детский пляж, диетическая столовая, лазарет.

Удивительно, что общество не было монолитным по своему социальному составу. Среди галлиполийцев было 20 000 крестьян, 6 тысяч бывших студентов, 1500 женщин – жен офицеров и несколько сотен детей. Все находили занятия по душе. Общество изыскало возможность отправить не казенный кошт более 500 человек доучиваться в Прагу.

Вспоминая нравственный подвиг галлиполийцев, мы испытываем не только горечь за людей, покинувших родину, но и гордость за русского человека, сумевшего за гранью отчаяния проявить величие духа и перешагнуть через безысходность.

Продолжением повести Лукаша «Голое поле» стал, увидевший ныне свет, «Дневник галлиполийца» Раевского. Передо мной, прочитавшем оба произведения, возникла стереоскопическая картина трагического исхода.  Два очевидца пишут об одном и том же. Стиль, манера изложения – все разное, но удивительное  единодушие в понимании  и  оценке произошедшего.