Листьев медь - [33]

– Что это? Серное озеро? Зачем ты меня сюда привел? – спросил я.

– Серное, как бы не так… – захихикал Кубатый. – Это, шут его знает из чего озеро, – а потом очень серьезно посмотрел на меня, и тут же мне показалось, что толстяк вовсе и не смешон, а вполне гармоничен, и голова его с ровным косым пробором показалась мне благородной. – Оно появилось как раз тогда, когда началась промышленная разработка на Пятом прииске, когда даже в наш горсовет завезли эти… ящики – корпы. Да и вывеска на улице Первого мая – «Разнарядческая контора. Прием списков продвижений по четвергам» тоже ведь тогда возникла.

– Ну и что? – я снова засомневался в нормальности Кубатого, – государство решило разобраться – рационально ли расходуется время населения, кто чем занят и так далее. Я и сам сдавал такую разнарядку.

– Ну, сам будешь кумекать – как, да что… – ответил вдруг равнодушно Кубатый, – только любой вертикалист сразу поймет – «что это». Хотя, думаю, из выживших вертикалистов никто этого озера не видал. А ты – думай! И я вот тебе хочу сказать, – он взял меня за пуговицу сорочки и слегка притянул к себе, – огнемет никогда не давал горячего огня, способного сжечь что-либо. Тогда на параде была его неумелая копия, даже и не копия, а просто подделка, жрущая топливо безмерно. А у истинного огнемета – того, что посеял страх на Центральном фронте – был особый огонь, постный.

– Верно, – согласился я. – Но пойми, Кубатый, какой бы ты ни был вертикалист-развертикалист – кто тут будет вспоминать всякие ваши дореволюционные партии, да фракции – стране нужен этот постный огонь. Мы – должны быть первыми. И я указал головой на небо, туда, в астросферу.

– Зачем туда? – неподдельно удивился Кубатый, потом добавил. – То, чего ищите – ничего такого там нет. Оно – в другом. И не в пространстве вовсе… Эх, сумели бы как-то без них… Были же Ледяные острова, люди же сами делали что-то…

– Надо, брат, значит надо! – похлопал я его по плечу.

– Ну, что я тебе взаправду-то могу сказать, – вдруг быстро и довольно суетливо, как тогда с бумажками и цифрами начал дядька, – все закрыто-перекрыто, закодировано. Нам ключ не даден. А что, там, в Учгородке – ничего, ничего тебе не ответили? Ну, так я и знал. Тогда у тебя один выход – Китерварг. Дуй прямо к ней.

– Думаешь, дядька?

– Да фиг ее знает. Она очень была девица себе на уме, и из наших вертикалистов – совсем не последняя.

– Это она там, с воротником?

– Она.

– Очень крупная девушка.

– А теперь она – крупная и важная старуха. Это мы тут… у племяшей. А Эвелина Захариевна – завкафедрой в Ослябинском политехническом.

34

Это Китерварг… Девица с фотографии из Плещеева. Ну да, она была большая. Большая, с ровной плоской спиной, с гигантскими сухими ногами, которые и на фото угадывались под несуразной длинной юбкой. Зато спереди Китерварг была, словно древний корабль, украшенный фигурой морской девы, столь же выпуклая. Две немалые торпеды, запрятанные под блузку в горох и разделенные мужским галстуком, до преклонных лет предваряли путь этого корабля. Да я ее поначалу и разглядеть не мог – завкафедрой автоматики Эвелина Захариевна Китерварг носилась по коридорам ослябинского Политеха, распахивала и захлопывала за собой тяжелые дубовые двери аудиторий, выкликала кого-то, приказывала, выговаривала.

Заглядывая в прикрываемые ею двери я видел такие же, как и в нашем Южном политехе аудитории, только всюду были понатыканы эти ящики-корпы.

Даже и не скажешь, сколько Эвелине было лет. Волосы, видно, красила в темное, губы там, помада… Лицо широкое, гладкое, словно надутое изнутри. До безобразия Кубатого она не дошла, но и старческой немощи Первачева у нее абсолютно не было.

А вот нос… С носами у них у всех – странное дело. У Китерварг нос большой и рыхлый и, возможно, он бы и выдавал ее древний возраст, но точно также, как и у Номерпервого и у Кубатого, у нее не было видно ноздрей, их, словно бы скрывали обвисшие складки кожи. Это была какая-то их общая особенность, но думать об этом мне тогда не хотелось.

А вот сейчас я об этом думаю, и вспоминаю, кстати, что у Явича, у Выборгского, ноздри аж выпирают из самого носа – такие над ними выпуклые носовые крылья, да и само строение ноздрей, я бы так сказал – длинное и извилистое, Они у него, словно упираются и выползают с силой. Впрочем, что я вперился в это дело – не к чему. Но кое-что попозже я увидел и сам.

В конце концов, я поймал Китерварг – встал на почерневший от тряпки уборщицы паркет посреди коридора и перегородил ей путь. Она притормозила так, что даже пыль столбом поднялась из-под ее огромных ступней:

– Что у вас? Я предельно занята. Совсем в скорости – перспективная учебная игра. Собираю народ. Вам – две минуты!

Я вытащил древнюю фотку и показал ей.

– Ну, и?.. – Она зыркнула в нее очень темным быстрым глазом, и даже, вроде бы, не удивилась, словно видит себя каждый день в большом квадратном каракулевом воротнике, в низкой шапочке – на лоб, с обведенным черным глазищами, в обществе лихих вертикалистов, на фоне самого огнемета и – такой молодой.

– Меня могли бы вам рекомендовать бывший председатель Палаты мер и весов Федор Иванович Выборгский, сотрудник Кубатый и…