Лисий край - [7]

Еще оглушенные гулом крови в ушах, захватчики остановились, озираясь. Но лес был тих и пуст. Молчали птицы, молчали звери, лишь вдалеке слышался протяжный скрип рассохшегося дерева. Тишина сгустилась над головами чужаков, и они замерли, медленно, точно не веря в случившееся, опуская мечи.

Мечислав не сумел пробежать и десятка шагов. Силы оставили его, и он рухнул лицом в траву. И тотчас мягкие теплые руки подхватили его, заставляя подняться.

– Идем, Мечко! – в голосе слышалась мольба. Лаппэ остановила время на поляне лис, но поднять князя с земли бросилась не она, а Ванда. Любимая. Родная. Настоящая. На пределе сил заставляющая его жить.

Совсем рядом тявкнула лиса, затем вторая.

– Я не оставлю его здесь, – не оборачиваясь, ответила им жрица. – Знаю, пора, но не могу оставить его… Еще несколько мгновений. Дайте мне совсем немного…

Время, замершее по велению лисьей жрицы, начало медленно оживать. Тягуче потекли минуты.

– Земле нужны силы, я знаю. И я дам их – столько, сколько необходимо. Только позвольте мне спасти ее господина. Перед вами хозяин Лапекрасташа! Слышите?!!

Ванда ждала чего угодно – грозного тявканья, рычания. Ждала, что безжалостные лисьи зубы вот-вот вцепятся в ее одежду и тело. Но ей ответила тишина. Удивившая лесную жрицу почти настолько же, как и чужаков, застывших на поляне.

Но удивляться, радоваться, благодарить – на все это сейчас не было времени. Ванда торопливо рвала остатки рубахи, ощупывая раны Мечислава, и под ее ладонями они начинали затягиваться. Князь застонал от боли, и жрица закрыла ему рот поцелуем, гася разом и этот стон, и собственный крик из-за стремительно покидающих ее тело сил. Не стон – едва уловимое его эхо могло пробиться через лисий морок и навести преследователей на их след, когда колдовство рассеется.

Ванда сняла с плеч плащ и укрыла им Мечислава, растерла в холодеющих ладонях пучок травы и рассыпала по плащу. Говорят, чутью воинов Владислава завидуют даже собаки, но сейчас, даже прибегни преследователи к их помощи, им не отыскать князя Лапекрасташа, пока он не придет в себя и не поднимется сам.

А пока две древние силы – магия земли и магия любви – врачуют раны господина, его враги узнают силу Лисьего края. Силу, платой за которую станет последняя охота Лаппэ.

Ванда поднялась, заставив себя не смотреть на скрытого плащом князя, заплела волосы в тугую косу и закинула ее за плечо. Взглянула на запястье, на котором блеснул золотом браслет. Повинуясь последнему порыву, сняла украшенную лисьими знаками золотую полосу, прижала к губам и вложила в руку Мечиславу. Пальцы князя тотчас сомкнулись, словно за соломинку, цепляясь за теплый узорчатый металл.

– Я готова! – прозвучал в плотной колдовской тишине ровный и чистый голос.

Время зазвенело сталью, раскручиваясь, оглушая гомоном перепуганных птиц, шумом ветра в траве. Чужаки, бранясь, закрутились на месте, озираясь, пытаясь понять, что произошло. Но еще клокотавший в их груди охотничий азарт тотчас подсказал, куда направить взгляд.

Она убегала. Плескался по ветру лисьим хвостом белый подол. Мелькали обнаженные ступни, по которым хлестал пушистый кончик расплетающейся косы. Загонщики неслись по лесу, не разбирая дороги, словно ведомые древним чутьем первых охотников этой земли, уходя все дальше от поляны, где, укрытый плащом, спал раненый князь.

Она бежала легко и почти неслышно, словно и не касались травы босые ноги. И первая, второпях наложенная на тетиву и пущенная почти наугад стрела прошла мимо, впилась со шмелиным гудением в сосновый ствол возле ее правого плеча. Чужак остановился, выровнял дыхание, выцеливая среди мешанины листьев молочно-белое платье. И на выдохе спустил тетиву.

Хватило бы и ее, этой единственной стрелы. Но ведомые хищным азартом воины не поверили быстрой смерти лесной жрицы. В непостижимой ярости они рубили мечами неподвижное тело, как рвут добычу дикие псы, распаленные гоном, словно пытаясь выместить на мертвом досаду на ускользнувшее без муки живое.

Под их ногами впитывала жертвенную кровь земля Лапекрасташа.

* * *

Никто – ни чужие, ни свои – не сумел бы сказать, как это произошло. Да это было и не важно. Главное, что жалкие остатки войска Вилклаукаша повернули назад и спустя три дня навсегда покинули Лисий край. Кто-то рассказывал странное, кто-то страшное. Уцелевшие воины Владислава все больше молчали да хватались за обереги, едва заметив в час заката рыжий отблеск в листве.

И никто из тех, кто вышел из леса живым, кто избежал жуткой смерти от корня и ветви, лозы и трясины, клыка и когтя, не мог ответить, почему они не смогли, не сумели – а может, не осмелились – унести с собой голову лисьей жрицы.

Раненого князя отыскали спустя сутки, как он пропал. Отыскали случайно – какая-то девчушка, что пряталась в лесу от чужаков, набрела на него. Споткнулась о тело, до самого подбородка накрытое плащом, словно состоящим из одних только одуряюще пахнущих цветов и трав. А к вечеру того дня отыскали и то, что осталось от Лаппэ.

Еще четверо суток Мечислав пролежал в бреду, и старый Витольд уже не раз отзывал в сторону то одного, то другого лекаря, обиняком выспрашивал, отводя взор, не пора ли присмотреться к молодым наследникам родовитых семей? Кто из них больше подойдет на роль нового господина Лапекрасташа? Лекари разводили руками, повторяя, что с такими ранами князь давно должен быть мертв, а раз жив – на то воля земли.