Лисица и виноград - [21]

Задумал истребить в один поход

Не только у себя в холодной клети,

                Но весь на свете

                Крысиный род.

Умолкли крысы… их головки

Не помышляют о былом…

Что́ им пустые мышеловки

В сравнении с Котом!

А Кот в восторге, в восхищенье!

И, чтоб поболее явить свое уменье,

                Он, наконец,

Вниз головой повесился, хитрец!

        Не дышит грудь, не слышно храпа,

                Совсем мертвец

(А между тем за шнур вцепилась лапа).

                Крысиный род решил,

Что Кот, должно быть, нашалил:

                Украл жаркое,

                Иль что другое –

        Ну, словом, пойман был

                И, без сомненья,

        Повешен был за преступленье!

                И вот,

        Крысиный род

        Пошел к Коту на погребенье.

        Шныряют, бегают, скребут

        И торжества в восторге ждут…

        Но вдруг… о ужас!.. Кот сорвался,

        Двух-трех ближайших крыс поймал

                И так сказал:

«Вас наказать не так я собирался!

Ведь это что?!! Я знаю план другой!

Ступайте-ка покудова домой!»

Кот не соврал. Осыпавшись мукою,

        В квашню забрался он,

         крысы все, со всех сторон,

        К нему посыпались толпою.

Но Крыса старая (конечно, неспроста:

        Была та крыса без хвоста)

        Коту на это проворчала:

        «Не соблазняюсь я нимало,

        Будь ты хоть не котом,

        А впрямь мучным мешком!»

        Старуха верно рассуждала,

        И можно ль лучше рассуждать?

Ведь недоверчивость есть счастья мать

        И безопасности начало!

Влюбленный Лев Перевод В. Жукова

Посвящается девице Севинье

О Севинье, все прелести которой

Служили грациям прекрасным образцом!

                Прочтите басню без укора

                И не пугайтесь перед Львом!

        Он, вопреки бессильному злословью,

        Был усмирен всесильною любовью.

        Любовь – есть нечто странное во всем,

        И счастлив тот, кто с нею незнаком…

Какой-то Лев, из важного сословья,

                Пастушку встретил на лугу

И воспылал к ней страстною любовью,

Какой любить я, право, не могу!

                Он стал ухаживать за нею,

Отца ее повергнувши в печаль.

А тот искал зятька себе смирнее,

Да ведь ему и дочки было жаль.

Но как откажешь? Ведь опасно!

                И знал то он прекрасно

(Кто с этим делом незнаком?),

Что обвенчаться можно и тайком,

                Тем паче, дочь его нимало

                Любовь слепая не пугала!

                Отец промолвил тут:

                «Послушай-ка, зятек,

Ведь дочь моя нежна, как фея сказки,

                А твой-то ноготок

Совсем устроен не для ласки!

Так вот, коль хочешь зятем быть,

То, не боясь за целость шубы,

Изволь-ка когти обрубить

Да подпилить получше зубы!

Твой поцелуй тогда не будет грубый,

                Да и жена

С тобою будет более нежна!..»

                Лев согласился… Ослепила

                Его коварная любовь,

                Но без когтей и без зубов

                Исчезла в нем былая сила,

                        И стая псов

        От сватовства безумца отучила…

Любовь, любовь!.. И я скажу в раздумье, –

        Когда мы страстью возгорим,

                        Мы говорим:

        Прощай, прощай, благоразумье!

Пастух и Море Перевод И. Крылова

Пастух в Нептуновом соседстве близко жил:

        На взморье, хижины уютной обитатель,

Он стада малого был мирный обладатель

           И век спокойно проводил.

Не знал он пышности, зато не знал и горя,

           И долго участью своей

Довольней, может быть, он многих был царей.

           Но, видя всякий раз, как с Моря

Сокровища несут горами корабли,

Как выгружаются богатые товары

           И ломятся от них анбары,

И как хозяева их в пышности цвели,

           Пастух на то прельстился;

Распродал стадо, дом, товаров накупил,

           Сел на корабль – и за Море пустился.

Однако же поход его не долог был;

           Обманчивость, морям природну,

Он скоро испытал: лишь берег вон из глаз,

                 Как буря поднялась;

           Корабль разбит, пошли товары ко дну,

           И он насилу спасся сам.

           Теперь опять благодаря морям

Пошел он в пастухи, лишь с разницею тою,

           Что прежде пас овец своих,

           Теперь пасет овец чужих

Из платы. С нуждою, однако ж, хоть большою, –

Чего не сделаешь терпеньем и трудом? –

           Не спив того, не съев другого,

Скопил деньжонок он, завелся стадом снова

И стал опять своих овечек пастухом.

           Вот некогда, на берегу морском,

                 При стаде он своем

                 В день ясный сидя

                          И видя,

           Что на Море едва колышется вода

           (Так Море присмирело)

И плавно с пристани бегут по ней суда:

«Мой друг! – сказал. – Опять ты денег захотело,

           Но ежели моих – пустое дело!

           Ищи кого иного ты провесть,

                  От нас тебе была уж честь.

           Посмотрим, как других заманишь,

А от меня вперед копейки не достанешь».

   Баснь эту лишним я почел бы толковать;

           Но как здесь к слову не сказать,

           Что лучше верного держаться,

Чем за обманчивой надеждою гоняться?

Найдется тысячу несчастных от нее

           На одного, кто не был ей обманут,