Лишь краткий миг земной мы все прекрасны - [40]

Спицы жужжали. Запах гнилых камышей ударил мне по глазам, но ветер сразу же сделал с ним то же, что делает с именами мертвых: смахнул его мне за спину.

Мы вырвались, оставили все позади, уезжая все дальше от центра под стрекотание колес. Когда мы добрались до Восточного Хартфорда, запах дыма с холмов прочистил голову. Я глядел Тревору в спину; он надел отцовскую фирменную куртку UPS коричневого цвета, в лунном свете она казалась пурпурно-фиолетовой. Его папаша получил эту куртку на работе, а неделю спустя его уволили за то, что в перерыве он вылакал шесть банок пива и проснулся около полуночи среди картонных коробок.

Мы свернули на Мэйн-стрит. Когда подъехали к заводу, где разливали кока-колу, Тревор заорал:

— На хер кока-колу! Спрайт рулит!

Он оглянулся и громко захохотал.

— Ага, отстой, — поддакнул я, но он не услышал.

Фонари пропали, тротуар уперся в поросшую травой обочину; значит, мы едем в сторону холмов, в коттеджный поселок. Вскоре мы уже были в пригороде Саут-Гластонбери, в домах загорался свет: сначала за деревьями мелькали оранжевые огоньки, но мы подъезжали все ближе, и они превращались в широкие золотые прямоугольники. В такие окна можно было заглянуть, на них не стояли железные решетки, шторы не задергивали. Даже с улицы можно рассмотреть переливающиеся люстры, обеденные столы, настольные лампы с абажурами из цветного стекла от «Тиффани». Особняки были настолько большими, что в окнах не увидишь ни души.

Мы взбирались все выше по крутому склону, перед нами простерлось беззвездное небо, деревья постепенно редели, а дома располагались все дальше друг от друга. Между двумя владениями раскинулся настоящий сад, яблоки уже начали гнить, потому что никто их не собирал. Они выкатывались на дорогу, и под колесами автомобилей мякоть лопалась, темнела и чернела.

Мы выбились из сил и остановились на вершине одного из холмов. Лунный свет озарял сад справа от нас. Яблоки тускло мерцали на ветках и то и дело падали с глухим стуком, забродивший запах проник в легкие. Где-то под дубами через дорогу пронзительно кричали невидимые древесные лягушки. Мы бросили велосипеды и уселись на деревянный забор вдоль дороги. Тревор закурил, затянулся с закрытыми глазами и протянул алую бусинку мне. Я тоже сделал затяжку, но закашлялся, слюна загустела от езды на велосипеде. От дыма стало тепло в груди, и я остановил взгляд на нескольких особняках в небольшой долине перед нами.

— Говорят, там живет Рэй Аллен, — сказал Тревор.

— Баскетболист?

— Играл за Коннектикутский университет. Может, у него тут сразу две хаты.

— Вон та, наверное, его, — предположил я, указав сигаретой на единственный дом с темными окнами вдалеке. В ночи вырисовывался только белый контур стен и крыши, будто это не дом, а скелет доисторического существа. Может, Рэй Аллен в отъезде, подумал я, играет в НБА, так занят, что ему некогда сюда приезжать. Я передал сигарету Тревору.

— Если бы моим отцом был Рэй Аллен, — размечтался он, не сводя глаз с пустого дома, — я б тут жил, а ты бы приходил ко мне, когда захочешь.

— У тебя уже есть отец.

Тревор швырнул окурок на дорогу и отвернулся. Окурок упал, вспыхнул оранжевыми искрами и погас.

— Забей на него, дружище. — Тревор ласково посмотрел на меня: — Он того не стоит.

— Чего не стоит?

— Не сердись на него, братан. О, смотри, что нашел! — Он достал из кармана куртки «Сникерс». — Он тут, наверное, с прошлого Хэллоуина лежит.

— Кто тебе сказал, что я сержусь?

— Он мужик со странностями, понимаешь? — Тревор покрутил «Сникерсом» у виска. — Бухло на него плохо влияет.

— Немудрено. — Кваканье лягушек зазвучало тише и дальше.

Между нами повисло неловкое молчание.

— Вот только не надо дуться, чувак. Это не по-братски. Короче… — Тревор тяжело вздохнул. Он откусил «Сникерс» и предложил мне половину.

В ответ я открыл рот. Он положил половину батончика размером с большой палец мне на язык, вытер губы внутренней стороной запястья и отвернулся.

— Поехали отсюда, — с полным ртом предложил я.

Тревор хотел было сказать еще что-то, его зубы в лунном свете выглядели как серые таблетки, но встал и, спотыкаясь, пошел к велосипеду. Я поднял свой велосипед, сталь уже покрылась росой, и тут я кое-что увидел. Правда, Тревор увидел это первым и чуть слышно ахнул. Я обернулся, и мы замерли, опершись на велосипеды.

Перед нами лежал Хартфорд. Скопление света, а внутри пульсирует мощь, какой я и представить себе не мог. Может, потому, что я так ясно слышал дыхание Тревора, представлял, как кислород попадает ему в носоглотку, легкие и бронхи, кровеносные сосуды расширяются и кислород расходится по органам тела, каких я никогда не смогу разглядеть, я все еще возвращаюсь к дыханию, простейшему признаку жизни, хотя Тревора давно нет.

А пока город сверкал таинственным небывалым блеском, будто перед нами не город вовсе; будто бог точит в небе над нами свое оружие, а искры сыплются вниз.

— Офигеть, — прошептал Тревор. Он засунул руки в карманы и плюнул на землю. — Офигеть.

Город дрожал и переливался. Потом, стараясь вывести себя из этого состояния, Тревор повторил:

— На хер кока-колу.