Лишь - [23]

Лишь открывает глаза и видит осенние виноградники, бесконечные ряды распятых ветвей, а в начале каждого ряда – непременно розовый куст. Интересно, почему? Вдали, на холмах, темнеют силуэты маленьких городков с церковными шпилями. Кажется, попасть туда под силу только альпинисту. Судя по солнцу, они в дороге уже не меньше часа, а значит, его везут не в Турин, а куда-то еще. В Швейцарию?

До него наконец доходит: он сел не в ту машину.

«С. ПИШЬ» – он мысленно возвращается к надписи, которую в своем затянувшемся трансе тщеславно принял за обращение «сеньор» и детскую опечатку в фамилии «Лишь». Суриндер Пишь? Стефанос Пишь? «СПИШЬ» – компания – производитель матрасов? Горный воздух ударил ему в голову, и любая гипотеза кажется разумной. Ясно одно: успех перелета так усыпил его бдительность, что он кинулся к первой попавшейся табличке, напоминавшей его имя, и теперь его везут в неизвестном направлении. Комедия дель арте жизни ему хорошо знакома; знает он, и какая ему досталась роль. Артур Лишь вздыхает. На особенно крутом повороте на месте аварии воздвигнут кенотаф. Пластиковая Мадонна на мгновение встречает его взгляд.

Все чаще попадаются указатели с названием одного конкретного города и одного конкретного отеля: «Мондольче Голф Резорт». Лишь обмирает от страха. Его писательский ум реконструирует события: он сел в машину некоего д-ра Людвига Пишь, австрийского врача, решившего вместе с супругой провести отпуск на гольф-курорте Пьемонта. Он: коричневая макушка, клочья белых волос над ушами, маленькие очочки в стальной оправе и красные шорты на подтяжках. Фрау Пишь: розовые пряди в коротких золотых локонах, туники из грубого льна и лосины с принтом из перцев чили. В багаже – палки для променадов до ближайшей деревни. Она записалась на курсы итальянской кухни, он спит и видит девять лунок и девять «Моретти»[36]. А теперь они стоят в вестибюле туринского отеля и перекрикиваются с хозяином, пока коридорный придерживает лифт. И зачем только Лишь приехал на день раньше? Из комитета еще никто не прибыл, некому улаживать недоразумения; голоса бедной австрийской четы так и будут глухо возноситься к хрустальной люстре под потолком. «Benvenuto, – гласит указатель у ворот, – a Mondolce Golf Resort». Стеклянная коробочка на пригорке, бассейн, а вокруг – сплошное поле для гольфа. «Ecco»[37], – объявляет шофер, останавливая машину у крыльца; в бассейне поблескивают последние капельки солнца. Из зеркального вестибюля навстречу ему выходят две прекрасные барышни, руки сложены замочком. Лишь готовится к грандиозному позору.

Но на эшафоте судьба вдруг объявляет ему помилование.

– Добро пожаловать в Италию и в наш отель, – говорит та, что повыше, в платье с морскими коньками. – Мистер Лишь, мы вас приветствовать от комитета премии…

Остальные финалисты прибудут только на следующий вечер; почти на целые сутки Лишь предоставлен сам себе. Как любопытный ребенок, он идет сначала в бассейн, потом в сауну, потом в купель, потом в парилку, потом снова в купель, и так до горячечной красноты. Не в силах расшифровать меню в ресторане (блестящей теплице, где он трижды трапезничает в одиночестве), каждый раз он заказывает одно и то же блюдо из какого-то романа: татарский бифштекс из местной фассоны[38]. Каждый раз он заказывает одно и то же вино: «Неббиоло» из хозяйского погреба. И пьет его в залитом солнцем стеклянном зале, как последний человек на Земле с пожизненным запасом спиртного.

На его личной веранде стоит амфора с чем-то вроде петуний, которую день и ночь атакуют пчелы. Подойдя поближе, он смотрит, как они тычутся длинными хоботками в фиолетовые цветы. Не пчелы, нет: бабочки-бражники, похожие на колибри. Это открытие приводит его в неописуемый восторг. Ничто не мешает ему наслаждаться жизнью, за исключением разве что горстки подростков, собравшейся на следующий день у бассейна поглазеть, как он наматывает круги. Он ретируется в свой скандинавский номер с отделкой из светлого дерева и стальным настенным камином. «В поленнице есть дрова, – говорит барышня с морскими коньками. – Вы умеете делать огонь, да?» Лишь кивает; в детстве он ходил с отцом в походы. Складывает из поленьев маленький бойскаутский вигвам, набивает его скомканными листами «Коррьере делла сера» и поджигает. Пора доставать эспандеры.

Уже который год Лишь путешествует с комплектом ленточных эспандеров, или, как он их про себя называет, «портативным тренажерным залом». Ленты цветные, со съемными насадками, и, укладывая их рулетиками в чемодан, он каждый раз представляет, каким подтянутым и натренированным вернется домой. Амбициозный режим начинается с первого же вечера, десятки различных техник из пособия (давно утерянного в Лос-Анджелесе, но частично осевшего в памяти) пускаются в ход, и, намотав ленты на ножки кроватей, колонны или стропила, Лишь исполняет кульбиты, которые в пособии именовались «Герой», «Трофей» или «Дровосек». К концу тренировки, мокрый от пота, он чувствует, что отвоевал у старости еще один денек. Никогда прежде шестой десяток не был так далеко. На следующий день он дает мышцам отдохнуть. На третий вспоминает про эспандеры и нехотя принимается за работу, но что-то вечно идет не так: то ему мешает соседский телевизор, то мертвенный свет в ванной вгоняет его в тоску, то отвлекает мысль о неоконченной статье. Он обещает себе, что через два дня исправится. Наградой ему: кукольная бутылочка виски из мини-бара. После этого эспандеры заброшены, покинуты на туалетном столике: поверженный дракон.