Лишь - [21]
«Передает наилучшие пожелания». Ни капли злобы. Абсолютно никаких чувств.
Организатор по-товарищески подмигивает ему и шепчет на ухо:
– Кстати. Хотел сказать. Таблетки сработали на ура!
Лишь окидывает его взглядом. Это из-за них он такой пунцовый и гротескный? Что еще здесь продают престарелым мужчинам? Может, у них найдется таблетка для тех, кому мерещится увитое плющом окно? Она сможет стереть этот образ из головы? Стереть голос, который говорит: «Поцелуй меня на прощание»? Стереть смокинг или хотя бы лицо сверху? Стереть все девять лет? Роберт сказал бы: «Работа тебя исцелит». Работа, распорядок, слова тебя исцелят. Это единственное средство, и Лишь знает, что гению оно поможет. Но что, если ты не гений? Что даст тебе эта работа?
– Какое название? – спрашивает Лишь. Организатор дает программку Артуро. Лишь утешает себя мыслью, что завтра летит в Италию. Испанский ему осточертел. Устойчивый вкус мескаля во рту ему осточертел. Трагикомедия жизни ему осточертела.
Артуро читает программку и печально поднимает глаза:
– «Уна ноче кон Артур Лишь».
Лишь в Италии
В числе прочего в farmacia аэропорта Мехико Артур Лишь приобретает новую разновидность снотворного. Фредди как-то ее хвалил: «Это не наркотик, а гипнотик. Тебе подают ужин, ты спишь семь часов, тебе подают завтрак, и вот ты на месте». Таким образом, на борт самолета «Люфтганзы» (впереди лихорадочная пересадка во Франкфурте) Лишь ступает во всеоружии и, притулившись у окна, заказывает цыпленка по-тоскански (как на сайте знакомств, под красивым именем скрывается простая курица с пюре), затем принимает одну белую капсулу и запивает ее игрушечной бутылочкой вина. Усталость борется в нем с еще не улегшимся беспокойством после «Уна ноче кон Артур Лишь»; снова и снова в ушах у него звучит многократно усиленный голос организатора: «Мы с вами как раз говорили о посредственности»; он надеется, что лекарство подействует. Так и происходит: он не помнит ни как доедал баварский крем из рюмки для яиц, ни как унесли поднос, ни как переставлял часы на центральноевропейское время, ни как сонно болтал с попутчицей – девушкой из Халиско[31]. Когда он просыпается, все вокруг спят, укрывшись синими тюремными одеялами. Он бросает мечтательный взгляд на часы и приходит в ужас: прошло всего два часа! Осталось еще девять. На экранах бесшумно проигрывается последняя американская криминальная комедия. Сюжет понятен без звука, как в немом кино. Дилетантская афера. Он пытается снова уснуть, сделав из пиджака подушку; перед его мысленным взором проигрывается фильм о его нынешней жизни. Дилетантская афера. Лишь со вздохом запускает руку в сумку. Достает еще одну таблетку и кладет в рот. Бесконечный процесс глотания всухую, знакомый еще с детства, по витаминам. Но вот дело сделано; он снова надевает тонкую атласную маску и погружается во мрак…
– Сэр, завтрак. Вам кофе или чай?
– Что? А… Кофе.
Все вокруг открывают шторки, впуская в салон ослепительное солнце, поднявшееся над облаками. Складывают одеяла. Разве уже утро? Когда он успел уснуть? Он бросает взгляд на часы – какой псих выставлял время? И по какому часовому поясу: Сингапура? Завтрак; скоро они приземлятся во Франкфурте. А он принял гипнотик. Перед ним ставят поднос: разогретый круассан и замороженное масло с джемом. Чашка кофе. Что ж, придется поднапрячься. Может, кофе нейтрализует снотворное? Стимулятор против седативного. «Именно так, – думает Лишь, пытаясь намазать круассан прилагающимся к нему куском льда, – и рассуждают наркоманы».
Он летит в Турин на церемонию награждения, которая состоится после череды интервью, обедов, ужинов и каких-то «выборов со старшеклассниками». Как здорово будет ненадолго вырваться на улицы нового города! В самом конце приглашения сообщалось, что главный приз уже присудили знаменитому британскому автору Фостерсу Лансетту, сыну знаменитого британского автора Реджинальда Лансетта. Лишь гадает, явится ли бедолага за лаврами. Опасаясь, что плохо перенесет смену часовых поясов, Лишь попросился приехать на день раньше, и организаторы были не против. Сказали, что в Турине его будет ждать машина. Если он, конечно, туда доберется.
В сладкой дреме парит он по франкфуртскому аэропорту, мысленно повторяя: «Паспорт, кошелек, телефон, паспорт, кошелек, телефон». На большом синем табло написано, что у его рейса изменился терминал. Почему, недоумевает он, в аэропортах нет часов? Миля за милей мимо него проплывают кожаные сумочки, и флакончики с духами, и бутылки виски, и прекрасные девы, рекламирующие турецкие бренды, и в своих грезах он беседует с ними о парфюме, а они хихикают и спрыскивают его одеколонами с мускусными и кожаными нотками; в своих грезах он щупает бумажники из страусиной кожи, будто ища послание на азбуке Брайля, и болтает с администраторшей VIP-зала с волосами, как иголки у морского ежа, рассказывая ей о своем детстве в Делавэре, пуская в ход все чары, лишь бы проникнуть туда, где бизнесмены всех национальностей одеты в один и тот же костюм; в своих грезах он сидит в кремовом кожаном кресле и запивает устрицы шампанским, и на этом сон обрывается…
