Лисье время - [18]

Глава четвёртая Два часа и одна минута весны

Было не поздно, когда Татьяна Михайловна вернулась домой. Ещё не стемнело, солнце пока что выглядывало из-за дальнего леса; небо разделилось пополам: там, где солнце, ещё безоблачно, а над городом ползли слоистые облака, они казались стальными, а подступая к полю – чёрно-серебристыми, затягивали розово-платиновое, как шкурка крашеной лисы, чистое небо. Погода портится, поняла Татьяна Михайловна, но ветер дул тёплый, усыпляя, успокаивая, как когда-то голос Вадима усыплял лис перед вакцинацией или приёмом препаратов.

Татьяна Михайловна чуяла недоброе. Дома её ждали Зо и её друзья-одноклассники.

– Мам! Вот Зинов хочет тебе что-то сказать.

Виталик Зинов постоянно ссорился последнее время с матерью, Татьяне Михайловне рассказывали соседи. Но пушной фее было не до ссор и семейных разборок. Виталик нравился Татьяне Михайловне, она рада была, что он – друг её дочери, а не Юра Бабаец, который сейчас сидит в углу и тяжело, с прищуром, посматривает на конкурента. Юрик тоже влюблён в её дочь. Всё-таки у Виталика приличная семья, не то что Бабаец – безотцовщина, всегда думала Татьяна Михайловна. И только сегодня до неё вдруг дошло, что её дочь тоже безотцовщина, если не знать всей ситуации. Но пушная фея отогнала эти неприятные мысли.

Юра Бабаец уже год как не учился в школе. Он ушёл после восьмого, в основном занимался спортом – вольной борьбой и подкачивался в подвале – таскал железо, тогда это вызывало удивление. Формально Бабаец числился на фабрике такелажником. Но часто «болел» или выезжал на соревнования, где входил в десятку сильнейших юниоров.

Татьяна Михайловна была в курсе всех мальчиков Зо. Мальчики её дочь баловали вниманием класса с третьего, не то что Татьяну Михайловну в юности.

– Сейчас пойду чайку подогрею.

– Да мы уже всё согрели тебе, мам. – Зо указала на сервированный столик на колёсиках – и Татьяна Михайловна, и Зо хорошо готовили, особенно Зо. Но Татьяна Михайловна ещё любила убираться, Зо же ненавидела.

Татьяна Михайловна с тоской подумала, что придётся потом катить столик на кухню и мыть посуду, а ей бы достаточно одной чашки, без этих тарелок, ножей.

– Ты пей чай, мам. Только что подогрели.

– А вы?

Все стали уверять, что только что, буквально только что попили и посуду помыли. Странно, удивилась Татьяна Михайловна, не к добру.

Тут, в комнате, развалилась на кресле дочь ветеринара Карповской – Стелла. Шикарные, как и у матери, кудри разбегались по плечам, спадали на грудь. Сидела скромно за столом комсорг и общественница Галя Клайда, увлекающаяся шитьём, ходила от серванта до занавесок, сунув руки в модные штаны-бананы, и самая близкая подружка Зо – Света Рябкова. Ещё сидела, как всегда внимательно поглядывая мышиными глазками-бусинками из-под очков, отличница Инна Вишневская. Девочек Татьяна Михайловна знала всех, а вот из мальчиков никого больше не знала в лицо. Может быть, тот чернявый – Чернявский, друг Стеллы, а тот пучеглазый – Пахомов, друг Чернявского… Наверное, так.

Татьяна Михайловна пила чай, хрустела горячими бутербродами с колбасным тминным сыром – на кухне у них стоял гриль-решётка, Зо всегда и всем делала такие бутерброды. Все восхищались, ни у кого не было такого гриля, это Татьяна Михайловна привезла из командировки, ей подарили на конференции.

– Ну что, ребята, что вы хотите сказать? Завтра лето, последнее ваше беззаботное лето. Через год разлетитесь-разбежитесь…

Татьяна Михайловна хотела ещё прибавить, что не надо искать простых решений, что все дороги открыты, но надо выбрать одну, свою, но опомнилась: во-первых, время непонятное, зыбкое, что дальше будет, неясно, да и что портить детям настроение – целый год до выпускных экзаменов. Счастливые, а не понимают, подумала она.

– Тут такое дело, – подошёл к креслу Татьяны Михайловны Виталик Зинов. – Короче, я подслушал разговор… можно я присяду на пуфик, напротив вас?

– Конечно, садись. И вообще: что ты, Света, ходишь, как голодный лис в вольере? Присаживайся! Мальчики могут на диван, со Стеллой.

Татьяну Михайловну забила дрожь, когда все, кто стоял, сесть отказались. У неё зазвенела ложка в чашке – от волнения пошёл озноб и мандраж.

– Вы не волнуйтесь, Татьяна Михайловна, только не волнуйтесь. Может, ещё всё обойдётся. Но, понимаете, папа звонил маме и сказал, что его рассчитали, завтра утром он переводится на другую работу, и чтобы ждали мы его с деньгами. Тогда мама спросила: это расчёт за май, ну, за майскую работу? А папа что-то ей ответил…

– Наверное, что за май уже заплатили?

– Именно. Вам тоже заплатили?

– Конечно. По двадцать пятым числам зарплату платят, а по пятым – аванс.

– И тогда он маме сказал что-то, я, конечно, не слышал, у нас только в большой комнате телефон, но вроде по разговору понял: лис наших под утро должны увезти на затравочную станцию, к лайкам и гончим. Я подумал, что не понял. Тогда Пахомов…

– Да я, у меня там отец знает кой-кого, он загонщик, больше по гончим, но и по норным[21] тоже, по мелочи разной, – отозвался Пахомов.

– Лёш, расскажи ты.

– В общем, заказов много уже сейчас на охоту к осени, – сказал Лёша Пахомов, выпучивая ещё больше глаза. – Иностранцы в том году были, в этом году из Германии приедут, но неважно. В общем, собак разводят со страшной силой, и наших лис решили отдать туда.