Он вздохнул, и опустил бумагу на стол: «А вот кровопийц, которые за пару монет готовы любому глотку перегрызть в лагере пришлось повидать. И у всех оправдание было. Простое и незамысловатее: Так, мол, фишка легла. Сам бы отдал, не стали бы ни его, ни семью пытать. И резать никто вроде всерьез не думал. Кто на водку грешит, кто на глупость, однако никто, ну почти никто, про того терпилу в длинных своих рассказах-исповедях в зоне не вспомнил, ни про тех, кто что в больничке после их лихого дела дошел, ни про тех, кто инвалидом навсегда стал».
«Терпила — он по жизни телок, — вот и вся логика. — Есть люди — волки, а есть — овцы, и сами виноваты, что они такими уродились».
Размышлял, думал, а в мыслях нет-нет, да и всплывало лицо паренька, встреченного на Московском базаре.
«Поздно философией заниматься, — Александр сжал губы и повернулся к огню горящих в камине поленьев. — Решил, знать, так тому и быть».
Привычно уже потянулся к колокольчику, собираясь позвать слугу, и замер: «Не стоит. Это дело самому нужно сделать».
Поднялся, выглянул в застывшее окошко на ночной заснеженный двор и принялся одеваться. Отыскав в людской старый мешок, заступ, похожий на кочергу, прихватил лампу, санки, двинулся по темному парку к заветному сараю.
«Так с охраной и не решил ничего, — подумал Лис, оглядывая темный частокол ограды. — Суета, беготня, вот и не дошли руки-то».
Он разгреб снег и протиснулся внутрь баньки: «Холод, пыль, однако, судя по всему, никто тут после него не был».
Добраться до кубышки оказалось не просто, а уж пока вынул наверх, взмок всерьез. Как ни увлекся, хватило ума вовремя остановиться.
Осмотрел кучку золотых и серебряных монет, сваленных на холстину, и усмехнулся: «Ну и какой смысл шустрить? Тут на всю жизнь добра хватит, только успевай тратить». Выволок неподъемный мешок на снег и остановился, вытирая испарину: «И на кой мне этот горшок сдался. Живи себе припеваючи, барином».
«Да не в деньгах дело, — наконец смог подыскать ответ. — Здесь мне все даром, дуриком пришло. А как пришло, так и пропасть может. Чужое тут все. И люди и обычаи. Там я вырос, в школу ходил, а здесь? А здесь ты уважаемый человек. Ловкий, умелый. Везучий, наконец.
Представим, нашел горшок, и назад вернулся, и что? С кучей побрякушек, которые еще барыге спихнуть надо, да с той моей «удачей» я через неделю опять в камеру вернусь. Да уже по такой статье, что следующие десять лет в зоне гнить. Этого хочешь?»
И с содроганием вспомнил дурные выходки пьяных конвоиров, вопли соседей по камере, «терки», «разборы», «постановы» и «дороги». Грязь, ругань, уркаганские подначки. «Да пропали оно все это пропадом. Но, как бы то ни было, дело, на которое подписался, все одно, сделать нужно…»
Однако рассуждения не помешали загрузить хабар на стоящие рядом санки: «Раскаяние, это конечно хорошо, но сперва дело». Пока довез их по глубокому снегу до крыльца, умотался.
«Вот, истину говорят: Дурная голова ногам покоя не дает. Нет, чтоб трех мужиков взять, да по свету, без шума и пыли, перевезти. Кто тебе слово против скажет?» Однако, осторожность возобладала.
«Слаб человек. Лучше уж самому.
— Ай идет кто? — вскинулся сидящий в прихожей сторож. — Ваше сиятельство, да как же, что ж такое? — мужик обалдело уставился на перемазанного в пыли и древесной трухе барина.
— Дверь отвори лучше… паразит… охает он, — прохрипел Лис, из последних сил удерживая жесткий мешок. — И — никому. Понял?
В кабинет уже еле вполз. Ухнул мешок прямо на блестящий паркет, и обессилено свалился рядом.
«Ох и дурак, так грыжу дважды два заработать, — прочистил пересохшее горло и, шатаясь, поднялся. — Дело сделано. Чего уж теперь?»
Передохнул и занялся переборкой содержимого сундука прежнего хозяина.
Отдельно складывал серебряные рубли и медную мелочь, отдельно — золотые монеты. Сколько набралось, сосчитать не сумел. Как уже успел понять Лис, за червонец шла любая золотая крупная монета иль петровский червонец. Голландская или Британская, а то и Шведская. Прикинул вес и попробовал на руках все отобранные золотники: «Килограммов двадцать точно будет, — недолгий пересчет дал вовсе громадную цифру. — Ежели грубо, по семь граммов каждый, то выходит почти три тысячи, а на рубли и вовсе за тридцать тысяч? А в захоронке, пожалуй, не меньше осталось. Деньжищи, однако, — с рублями и медью вовсе запутался. Разобрать сумел только окончание на Шведских: — Чего-то там, это, пожалуй, просто талеры выходит, — но вот другие даже и разобрать не сумел. Ссыпал в мешочек, и положил отдельно для повседневных нужд: — Золотишко светить не стоит». Закрыл сундук и с чувством выполненного долга отправился на боковую. Спал после ночных приключений как младенец. А вот проснулся с такой дикой ломотой в теле, что еле сумел сползти с кровати. Постоял в размышлении и со стоном рухнул обратно.
— Эй, кто там живой? — позвал слугу и прислушался: «Ага, как же. Докричишься тут».
Впрочем, надрывать голос не пришлось. Дверь отворилась, и в проеме возникла фигурка Тимофея.
— Звал, ваше сиятельство? — помощник, не дожидаясь ответа, проскользнул внутрь покоев и плотно закрыл за собой дверь.
