Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина - [88]

29. Традиции и инновации

Мы неоднократно слышали как от В. В. Путина, так и от партийных лидеров высказывания на тему «традиции — это наше все!». Вспомним слова Путина о «традиционных, исконных ценностях», приведенные мной в самом начале лекции. А вот высказывание Б. Грызлова: «Мы убеждены в необходимости сохранения и защиты наших традиций, российской культуры, русского языка, общественного согласия». Таких высказываний можно привести десятки, если не сотни, начиная с 2000 года (времени прихода к власти Путина) и вплоть до последнего времени. При этом задачи инновационного развития поставлены еще Путиным[204] и теперь, при Медведеве (лишний раз подтверждая преемственность курса), стали основным трендом развития России. Как соотносятся между собой эти на первый взгляд и на поверхности противоположные тенденции? И как быть с тем, что носителем традиции, как правило, является общество, а носителем творческой активности — отдельная личность с ее индивидуальной свободой? Сделать вывод о том, что страна становится на либеральные рельсы? Но тогда уж и не на либеральные. Надо брать круче. Давайте зададимся вопросом: что такое социальная инновация в чистом виде, без примесей? Ответ, как мне кажется, очевиден. Это революция. Но при этом как в свое время Путин, так и нынче Медведев заявляют категорически, что лимит на революции Россия исчерпала и теперь будет развиваться «без революций и потрясений». А как же пресловутые инновации, в том числе социальные? Противоречие? Если выйти за рамки либерального консерватизма и встать на точку зрения, без разницы, либерального или консервативного догматизма, то да — противоречие, и неразрешимое. Но давайте посмотрим, как эту пару противоположностей анализировали русские теоретики либерального консерватизма, которые, как, я надеюсь, уже ясно, стали одним из основных источников при формировании политической философии Путина и, следовательно, «Единой России».

Струве, который был идейным вдохновителем постреволюционного (или, точнее, контрреволюционного) либерального консерватизма, не занимался специально его теоретическим обоснованием. Зато это сделали его духовные и политические соратники — прежде всего С. Л. Франк и И. А. Ильин. Что касается соотношения традиции и новаторства, Струве неоднократно высказывался о том, что для будущей России (то есть для нас) единственно приемлемым будет «сочетание идей свободы и движения вперед с идеями порядка и чувствами любовного охранения традиций»[205]. Обоснование такому сочетанию, казалось бы, несочетаемого дал С. Франк в неоднократно мною цитированной книге «Духовные основы общества».

Я не буду здесь углубляться в религиозно-философскую аргументацию Франка, который показывает, что в последних глубинах духовной жизни — как индивидуальной, так и коллективной — в нераздельном единстве действуют как сверхвременность, так и временное течение жизни: «В глубине соборной исторической жизни человечества, как и в глубине индивидуального духа, неустанно и неустранимо совместно участвуют и традиции, сохраняющие силы прошлого в настоящем и передающие их будущему, и творческая энергия духовной активности, устремленная к будущему и рождающая новое»[206]. Однако во вне, в текущей повседневной общественно-политической жизни эти два момента выглядят противоречащими друг другу и часто вступают в противоборство. Они сотрудничают между собой, но в форме неустанной взаимной борьбы. Из этого следует «общее нормативное требование необходимости их постоянного примирения»[207]. В началах консерватизма и творческой инициативы мы имеем таких антагонистов, которые как бы прикованы друг к другу, питаются и живут каждый за счет другого и потому «призваны к мирному сотрудничеству и согласованию»[208].

Тут важно еще раз вспомнить, что несколько ранее и по более конкретным политическим поводам об этом же «духе соглашения и единения» говорил и писал П. Струве, пытавшийся примирить «правые» и «левые» силы зарубежья ради их общего национального призвания и национального дела — возрождения России. «В политике, — писал Струве, — так же как в частной жизни, сила и твердость вовсе не в самодурстве и не в драчливости, а, наоборот, именно в способности уважать чужие мнения, чужую личность, чужое право и приходить с этим не моим мнением, не моим правом к какому-то разумному соглашению, которое всегда отыщется как некая справедливость или правда»[209]. Учитывая обстоятельства в русском рассеянии, где не было государственной власти и всякое повиновение и дисциплина должны были быть совершенно добровольными, Струве констатирует: «Это обстоятельство, невозможность опереться на приказ и принуждение, невозможность, существующая и для тех, кто должен мыслиться приказывающим и принуждающим, и для тех, кто мыслится и мыслит себя повинующимся, с особой силой должно было бы внушать дух соглашения и практику согласия»[210]. Можно отметить, что указанная Струве ситуация очень напоминает сегодняшнюю, с той лишь разницей, что те, кто мыслится приказывающим и принуждающим, добровольно и ответственно отказываются от своего права на то, чтобы строить новую Россию путем приказа и принуждения, а выбирают «дух соглашения и единения». Этим духом проникнуты последние выступления президента Д. А. Медведева