Лирика разных лет - [14]

На свету своей души,

Даже бабы пожилые

Бесподобно хороши?..

Я ответил: — Видно, это

Оттого, что в лунной мгле

Наша песенка не спета,

Слава богу, на земле,

Оттого, что наше лихо

Не дает пока нам весть.

Ты косой тряхнула тихо,

Ты сказала: — Так и есть.

Ты сказала: — Наши узы

Впрок ковали колдуны…

И звезда горела в бусах,

И мерцали в косах русых

Искры первой седины.

1969

Бабий век

Бабий век — сорок лет.

Одна из поговорок.

Забрели с тобою в мо́рок

Сонных стариц — мертвых рек.

Ты вздыхаешь: — Скоро — сорок…

Ты горюешь: — Бабий век…

Для чего же эта жалость,

Будто плач перед венцом?

Ты платочком повязалась,

Девка статью и лицом.

Не роняй, как слезы, слово,

Сердце вицей не секи.

Это просто нетолково,

Это, право, пустяки.

Люди — разная порода,

Не всегда молва права.

Я подслушал у народа

Сокровенные слова.

От избытка лет страдая,

Жизнь, как прежде, славословь:

Любишь — значит, молодая.

Бабий век — пока любовь.

…На Урале, на покосе,

Есть свой срок, когда с дорог

Морось мелкую уносит

Предрассветный ветерок.

Ты забыл о тьме и стужах.

В лужах синь отражена.

Тихо рядом. Тихо в душах.

В целом мире тишина.

1971

Чем чувство больше…

Чем чувство больше, тем слова короче.

Чем сердце чище, тем скромней язык.

Мне по душе твои скупые строчки,

К немногословным письмам я привык.

Зачем любви признания и речи?

Достаточно обоим та́к прожить:

«Люблю» — сказать друг другу в первый вечер

И у могилы это повторить.

1950

Феникс

Милая, нам незачем сердиться,

Не тирань вопросами меня.

Снится мне все чаще Феникс-птица,

Грозная и грустная девица

С крыльями из пепла и огня.

По ночам, когда луна в зените,

И детишек пестует лиса, —

В эту пору сказок и наитий

Чья-то тень мелькает на граните,

Звонко загораются глаза.

И опять мерещится иль мнится

Легкое касание руки.

И живут желанных женщин лица,

И приходит время, чтоб родиться

Яростной диковине строки!

Век — не вечно радость и цветенье,

Но бессмертно жизни торжество.

…Вновь на скалах сказочные тени,

И, сгорая, возникает Феникс

На заре из пепла своего

Обновленья ласковое чудо,

Оживай, багряное, и впредь.

Отвяжись, постыдная остуда,

И сгорай, душа моя, покуда

Ты еще умеешь догореть!

Синим светом сновидений снова

Приходи. Ликуя, отрави

Домыслами времени иного,

Жаркою и тайною обновой

Оперенной пламенем любви!

1971

Не дал мне бог ни денег, ни удачи

Не дал мне бог ни денег, ни удачи,

И если что стяжал я на веку —

Одну тебя. Но кумушки судачат,

Как старые сороки на суку.

Я знаю: жизнь — неласковый учитель,

Но все ж прошу: умерьте этот гам.

Ах, замолчите! Право, замолчите!

Ну, дайте ж отдых вашим языкам!

Опять у вас я вроде на примете…

Любые семьи бог благослови.

Но жизнь — увы! — мудреней арифметик,

И нет глубин, загадочней любви.

Не новость это, впрочем. И весенний

Свой грустный груз я молча волоку.

…Не дал мне бог ни денег, ни везенья,

Одну тебя стяжал я на веку.

1972

Хорошо в глаза твои глядеть

Хорошо в глаза твои глядеть

(Их, такие, рок дарует вдовам), —

И себя, поникшего в беде,

Молодым увидеть и бедовым.

Хорошо ласкать твою ладонь

(Мы не часто любим и любимы), —

И почуять силу и огонь

Магмы, обжигающей глубины.

Хорошо души услышать тишь

(Слез слепых ты пролила немало!), —

Даже понимая: штиль, он — лишь

Отголосок грохота и шквала.

Хорошо, когда любовь жива

(Не забудь свидания и числа), —

И ронять обычные слова,

Полные диковинного смысла.

Хорошо угадывать и знать

(Пусть любовь старинна, как планета), —

Что ты вечно — синь и новизна

Голубого солнечного света.

1973

Когда-нибудь, в итоге долгих лет

Когда-нибудь, в итоге долгих лет,

Последний лист отзеленевшей ветки,

Покажешь ты в смущении куплет

Своей знакомой доброй и соседке.

И скажешь, робость пряча за смешком,

И кутаясь в платок от непогоды:

«Был стихотворец… баловал стишком

Меня в давно исчезнувшие годы.

Хоть грязь, хоть темь, а все равно торил

Ко мне тропу. Любил, не изменяя.

И всенародно в книжках говорил.

Что, может быть, из неба и огня я.

Коль есть любовь — и жизнь, как на пиру,

И называл он, модницам на зависть,

Меня и лапушкой, и умницей — не вру, —

И самой незлобивой из красавиц.

И то сказать, — я не была рябой,

А уж любила пылко, право слово…»

Пусть юность утешается собой,

Пусть старость оживает у былого…

1972

Уже за окнами светает…

Уже за окнами светает,

И свет тот зыбок, как от свеч.

Я письма женские сжигаю,

Чтоб разом прошлое отсечь.

Гори, бумага, ярься, печка,

Корежьтесь в дыме и огне

Пустое, гладкое словечко

И слово света обо мне.

Ах, женщин суд, крутой и скорый,

В ударах выцветших чернил!

Я был вам, женщины, опорой

И никогда вас не чернил.

И вы мне были, как даянье

Судьбы — не мачехи, о нет! —

Вы были бурей и боями

И обаяньем этих лет.

Вы были… были… И до грани,

Что отделяет «был» и «есть» —

Вы жизнь моя и умиранье,

Мое бесчестие и честь.

И жалость жалит, как пилою,

И рушит душу напролом,

И невозможно сжечь былое.

Сжигая письма о былом…

1968

Я боюсь возвышенного слога

Я боюсь возвышенного слога,

Оттого, в смущении хрипя,

Говорю: — Земля бедней намного

И бледнее зори без тебя.

Ах, какое все-таки везенье,

Что однажды, будто краснотал,

На тропе проселочной осенней

Огонечек твой затрепетал!

Поначалу, крохотный и хилый,

Точно искра малая в мороз,

Он тихонько набирался силы

И до неба синего дорос.

Он теперь от края и до края,

Полыхает извне и во мне,