Лирика и сатира - [3]

Александр Дейч

* * *

Разубранному в золото чурбану

Я возжигать не буду фимиам,

Клеветнику руки я не подам,

Не поклонюсь ханже и шарлатану.

Пред куртизанкой спину гнуть не стану,

Хоть роскошью она прикроет срам,

Не побегу за чернью по пятам

Кадить ее тщеславному тирану.

Погибнет дуб, хоть он сильнее стебля,

Меж тем тростник, безвольно стан колебля,

Под бурями лишь клонится слегка.

Но что за счастье жребий тростника?

Он должен стать иль тростью франта жалкой,

Иль в гардеробе выбивальной палкой.

СОН И ЖИЗНЬ

Пылало сердце, звенела весна,

Печальный, угрюмый бродил я без сна

И в теплую полночь случайно забрел

К расцветшей розе, в таинственный дол.

И к ней подошел я в безмолвной тоске, —

Катилась тихо слеза по щеке, —

И я заглянул в раскрытый цветок,

Там что-то светилось, мерцал огонек.

И ласковый сон, шаловливо дразня,

Близ розы тотчас убаюкал меня.

И юную девушку я увидал, —

Вкруг девушки розовый флер трепетал.

И что-то чудесное, все в золотом,

Она мне дала и ввела меня в дом.

А дом золотой, разукрашенный зал,

Там странный и юркий народец плясал.

Двенадцать нарядных танцоров гуськом

В размеренном танце вертелись кругом.

Чуть кончится танец, начнется другой

И столько ясе длится, и точно такой.

А музыка пела, все пела одно:

«Нам только на миг блаженство дано.

И жизнь твоя — сон, и счастье — сон,

И этот миг — во сне твоем сон».

Но сон мой растаял, почуяв зарю.

Раскрыл я глаза и на розу смотрю,

И что ж: погасла искорка вдруг,

И в розе сидит холодный жук.

РАЗГОВОР В ПАДЕРБОРНСКОЙ СТЕПИ [1]

Слышишь, пенье скрипок льется,

Контрабас гудит ворчливый?

Видишь, в легкой пляске вьется

Рой красавиц шаловливый?

«Друг любезный, что с тобою?

Ты глухой или незрячий?

Стадо вижу я свиное,

Визг я слышу поросячий».

Не рога ль запели в чаще?

Слышишь, трубят звероловы!

Вот один копьем блестящим

Гонит вепрей из дубровы.

«Друг ты мой, рехнуться надо,

Чтобы спутать рог с волынкой!

Там, гоня свиное стадо,

Свинопас идет с дубинкой».

Слышишь, хор гремит над нами, —

Мудрость божью прославляя,

Плещут радостно крылами

Херувимы в кущах рая.

«Херувимы? В кущах рая?

Это гуси пред тобою!

Их мальчишка, распевая,

Гонит палкой к водопою».

Слышишь, колокол в селеньи?

Звон воскресный, звон чудесный!

Вот к молебну, в умиленьи,

Весь народ спешит окрестный.

«Разве то звонят во храме?

Разве, друг мой, это люди?

То коровы с бубенцами

Не спеша бредут к запруде».

Видишь, к нам летит по лугу

Кто-то в праздничном уборе.

Узнаешь мою подругу?

Сколько счастья в нежном взоре!

«Ты вгляделся бы сначала!

То лесничиха седая

С костылем проковыляла,

Спотыкаясь и хромая».

Видно, ты решил глумиться,

Милый друг, над фантазером.

Этот мир, что в нем таится,

Ты считаешь также вздором?

* * *

На севере диком стоит одиноко

       На голой вершине сосна,

И дремлет качаясь, и снегом сыпучим

       Одета как ризой она.

И снится ей все, что в пустыне далекой —

       В том крае, где солнца восход,

Одна и грустна на утесе горючем

       Прекрасная пальма растет.

* * *

Немолчно звенели кругом соловьи,

И солнце смеялось, и липа цвела,

И ты приняла поцелуи мои,

И трепетно к сердцу меня привлекла.

Пророчил вьюгу вороний грай,

Луч солнца угрюмо глядел с высоты,

И мы равнодушно сказали: «Прощай!»

И с вежливой миной откланялась ты.

* * *

Как призрак забытый, из гроба

Встает былое мое —

Напоминает, как жил я

Когда-то близ нее.

По городу бледный, печальный

Бродил я, как в полусне,

И люди с удивленьем

В лицо глядели мне.

Ночами было лучше:

На улицах — ни души.

Лишь я с моею тенью

Брожу в пустынной тиши.

Вот мост перехожу я,

Шаги мои гулко звучат.

Луна мне вслед из тучи

Бросает хмурый взгляд.

И вот твой дом, и снова

Гляжу на твое окно.

А сердце так томится,

Так замирает оно!

В окне я часто видел

Неясную тень твою.

Ты знала, что я возле дома,

Как изваянье, стою.

* * *

Они меня истерзали

И сделали смерти бледней,

Одни — своею любовью,

Другие — враждою своей.

Они мне хлеб отравили,

Давали мне яду с водой,

Одни — своею любовью,

Другие — своею враждой.

Но та, от которой всех больше

Душа и доныне больна,

Мне зла никогда не желала,

И меня не любила она.

* * *

Покуда я медлил, вздыхал и мечтал,

Бродил на чужбине и тайно страдал,

Устав дожидаться меня наконец,

Моя дорогая пошла под ненец,

И стала жить в любви да в совете

С глупейшим из всех дураков на свете.

Моя дорогая чиста и неясна,

Царит в моем сердце и в мыслях она.

Пионы щечки, фиалки глазки,—

Мы жить могли бы точно в сказке,

Но я прозевал мое счастье, друзья,

И в этом глупейшая глупость моя.

* * *

Пока излизал я вам скорбь и печали,

Вы все, безнадежно зевая, молчали,

Но только я в рифмах заворковал,

Наговорили вы кучу похвал.

* * *

Надев сюртучки побогаче,

Гуляют мещане в лесу,

Резвятся в восторге телячьем

И славят природы красу.

И тонут в блаженстве их души;

Цветет романтически дол!

И слышат, развесивши уши,

Как в чаще щебечет щегол.

А мне хорошо в отдаленье,

Я окна завешу сукном:

Бывает порой, привиденья

Меня посещают и днем.

Приходит любовь былая,

Встает из забытых дней,

Садится ко мне рыдая,

И я рыдаю с ней.

* * *

Сырая полночь. Буря.

Деревья скрипят на ветру.

Я, в плащ закутавшись, еду

Один в глухом бору.

И мчатся мечты предо мною,

Опережают коня, —

Как будто на крыльях воздушных

К любимой уносят Меня.

Собаки лают. Слуги

Спешат со свечами во двор.