Лирические произведения - [47]

Шрифт
Интервал

тебе гордиться надо!
Впервые
             в равелин
до камеры конечной
министров провели…
Насилие?
               Конечно!
Буржуев гонят вниз
ко всем чертям
                          собачьим!
Но так начнется жизнь,
лишь так,
                 и не иначе.
С насилия!
                   С атак!
С дыр в красоте ампира!
Начнется
                 только так
будущее мира.
Так думал и Джон Рид,
слагая
           строки скорые;
блокнот его раскрыт
на первых днях
                          истории.
Америка!
                Твой сын
не подкачал, не выдал.
Из-за
           штыкастых спин
он солнце мира видел!
Что может быть ценней
души,
         не знавшей фальши?
А наши
          Десять Дней
мир потрясают
                         дальше!

СУД

Здесь
          каждый вход,
                                и свод,
и колоннады зданий,
и в римских цифрах год
напоминают
                       ход
судебных заседаний.
Да, Ленинград — судья,
чье слово
                непреклонно.
Он судит, не щадя.
Строг Невский,
                        как статья
Верховного закона.
По пунктам
                    разобрав
процесс борьбы жестокой,
он рассудил,
                       кто прав, —
издольщик
                    или граф,
заводчик
                    или токарь.
И он был прав,
                            когда
был грозен,
                  осажденный,
в дни
           голода и льда;
и от его суда
не скрылся осужденный.
Нельзя
           прийти лжецом
к колоннам Ленинграда,
ни трусом,
                  ни льстецом!
Перед его лицом
во всем
             признаться надо.
И я пришел,
                   и встал,
и все по форме сделал;
прошнуровал
                           и сдал,
чтоб он перелистал
мое с тобою
                        «Дело».
Вот первый лист
                               любви
и правды светлоглазой;
и здесь
             не покривил
ни помыслом, ни фразой.
А это
            лист второй.
Он розов и надушен.
Но, как жучок
                        порой
ютится под корой, —
жизнь точит
                     равнодушье.
Но вот и третья часть…
Как может быть
                            оправдан
позволивший подпасть
себе
        и ей под власть
к проклятым полуправдам?
И дальше —
                  как ни тщусь
я вырваться из круга
обманных глаз и уст, —
осталась
               кража чувств
взаимно, друг у друга.
Итак,
           суди, судья,
с заката до рассвета,
суди
          по всем статьям,
по всей длине проспекта.
Воздай
           и ей и мне
за соучастье в краже,
суди,
          поставь к стене
объятья наши даже.
Ведь был же нам знаком
твой кодекс
                      непреложный!
Пусть действует закон:
лжи
      место под замком.
Жить
          только правдой можно.
О, Ленинград,
                      не зря
пришел я с делом личным!
Быть мелкими
                           нельзя
перед твоим величьем.

«СТРЕЛА»

Когда под бой часов
страна
               ко сну отходит,
с перрона в 0 часов
«Стрела»
               в Москву отходит.
И в тот же час,
                         подряд
вагоны выдвигая,
навстречу,
                  в Ленинград,
спешит «Стрела» другая.
И разные чуть-чуть
два близнеца-вокзала,
держа в руках
                       весь путь,
стоят,
           с толпою в залах.
Среди лесов страны
звуча колесной речью,
несутся
                две «Стрелы»,
как две любви,
                       навстречу.
В Москву и в Ленинград —
две встречи,
                    две разлуки,
двух ожидании взгляд,
двух расставании руки.
Но могут же, летя
то в соснах,
                 то в березах,
на пять минут хотя б
сойтись
           два паровоза!
В Клину ли,
                  в Бологом,
хоть на каком разъезде,
хоть постоять
                           вдвоем,
хоть прогуляться вместе…
И вдруг —
                  подать рукой! —
из-за ночного леса
летят,
          один в другой
ворвались два экспресса,
два грома
                  двух сердец,
свет двух мелькнувших окон,
но каждый
                в свой конец
уходит
            одиноко…
Глазами
              окна жгут,
исколоты лесами,
но поезда
                 не ждут,
нет встречи в расписанье.
И ночь черным-черна,
лишь версты
                     у порога…
Поистине она
железная,
                 дорога.
Мне грустно —
                         позади
мосты, каналы, Невский;
и площадь,
                    где сидит
в раздумье Чернышевский
и всадник
                   на скале
с простертою рукою;
и крейсер,
              где в чехле
орудье на покое;
и площади
                    в огнях;
и темные под утро
порталы,
             что меня
выслушивали мудро…
Я заглянул
                     в глаза
и сердце Ленинграда —
он миру
              показал,
как жить на свете надо.
И пусть молчит тоска,
и о былом
                ни слова!
Уже видна Москва,
как утро
              жизни новой.
…Я не хотел терять
тебя.
          Но есть границы.
Закончена тетрадь.
В ней больше
                         ни страницы.

ПОД ОДНИМ НЕБОМ (1960–1962)

ЯНВАРЬ

Снега нет, стужи нет,
       хуже нет таких зим.
Календарь искажен
       январем дождевым.
Солнца зимнего нет —
       синевы с белизной,
нет и лыжных следов
       на опушке лесной.
Нет метелей, и нет
       снеговой тишины,
нет взаимных снежков,
       мы и их лишены.
Жалко лет, жалко дней,
       жалко долгой любви;
больно мне, трудно ей —

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.