Лирические произведения - [43]

Шрифт
Интервал

где солнце
                  снежный сад
вновь превращает
                                в Летний;
где новый оборот
находит
             стих звенящий:
«Надежду —
                     у ворот
не забывай,
                        входящий!»

РУССКИЙ МУЗЕЙ

Сегодня
            я хожу
по Русскому музею,
там
        на полотнах Ге
видения сизеют;
желтеет
            Левитан
и зеленеет
                Шишкин, —
вот-вот и упадут
с мохнатых елей
                           шишки.
Пройдешь
                  Рублевский зал,
побудешь при Петре ты,
потом
            тебя пленят
Тропинина портреты,
где с лентой и звездой
сидит
          вельможа старый,
девица со свечой
и юноша с гитарой.
Нас в Царское Село
Боровиковский
                        вводит;
прозрачно и светло
он тонкой кистью
                               водит…
Как дверь
                   из зала в сад,
распахнута картина:
в салопе
              и чепце —
сама Екатерина.
И чуть зеленый фон
с дубравами
                     в тумане,
и жемчуга́ в ушах
у госпожи
                  в тюрбане.
И показалось мне
при этих
             важных дамах,
что галерея — мы,
а зрители-то
                        в рамах!
Брезгливые
                      на нас
из рам глядят вельможи,
статс-дама
                   щурит глаз
из золоченой ложи,
графини
              и князья
лорнетами нас мерят,
но, видимо,
                        они
своим глазам не верят!
И как понять сии
ковбойки,
               куртки,
                           блузки —
столь вольный разговор,
и — фи! —
                  не по-французски?..
Что смыслят в нас цари?
Как разберутся графы
в глубинах
                   наших глаз
и наших биографий?
Попробуй
                 в те года
портреты наши выставь, —
для них
           мы —
                    что для нас
холсты абстракционистов.
И ржевского купца
побагровели
                        веки —
не может он понять,
что мы
             за человеки!
Я к девушке иду,
не жемчугом
                    венча́нной,
ее среди снопов
писал
              Венецианов.
На жатве,
                 посреди
прокошенных дорожек,
в венце из русых кос,
босая,
             без сережек.
Он написал глаза
большие,
               голубые,
чтобы она могла
понять
           глаза любые.
Знакома
               и мила
мне черточкою каждой.
А рядом —
                узкий серп
(без молота пока что).
И правда —
                 смотрит так
крестьянка крепостная,
как будто
                видя нас,
как будто
                    вспоминая…
Она
        в нас признает
своих парней и девок,
гадавших
                столько с ней
на лавках посиделок,
кудрявых женихов,
затерянных в солдатах,
и братьев,
                и зятьев,
в ту пору бородатых…
Сама еще —
                  дитя,
а трудовые руки.
Но знает,
                 что придут
к ней
          любоваться
                                 внуки.

В ПЕТЕРГОФЕ

Забил
          Петродворец
из всех своих фонтанов.
Воды
          хоть отбавляй
у золотых титанов.
Им заменяют мысль,
слова
           и поцелуи —
летящие из уст
сверкающие струи.
Когда дерет Самсон
скульптуру
                  львиной пасти,
ревет водопровод,
как публика
                   от страсти.
Вот
        золотой атлет,
он импозантен очень!
Что ж,
             лучше человек,
когда он позолочен?
Я думаю,
                     что нет.
Не мучься,
                  не досадуй.
Завидовать грешно
фонтанной жизни
                              статуй.

ЗОЛОТОЙ КОРАБЛЬ

На золотой игле —
кораблик золотой.
Лет
        двести пятьдесят
стоит он над водой.
На полных парусах
уходит в море флот.
Лишь этот
                   никуда
кораблик не плывет.
Открыли острова
и Берингов пролив,
других
               на берега
выбрасывал прилив,
другие
              подошли
и к Северной Земле,
и только он
                   один
ни с места — на игле.
И столько лет
                          стоять,
и видеть чей-то путь,
и по такой реке
не плыть
                 и не тонуть…
Но это ничего.
Кораблик
                 терпелив.
Смирился он,
                      что жил,
морей не переплыв.
А я вот
             за него
испытываю грусть,
корабликом
                    таким
я сам себе кажусь —
без рейсов и морей,
поставленным
                        на шпиль,
но позолотой всей
осыпавшимся
                        в пыль…
Бывает, что и грусть…
Но ты не прав,
                           поэт,
кораблик-то пришел
к нам
          из Петровых лет
и Новую Страну
открыл
             у невских вод,
и дальше — в добрый путь
кораблик
                  поплывет.
По компасу звезды
плыви
            в вечерней мгле,
кораблик
               золотой
на золотой игле!

ЛЬВЫ И СФИНКСЫ

Пишу тебе одной,
одной
          во всей стране,
какой мне снится сон,
что
      думается мне.
Два сфинкса
                    над рекой.
Я не скажу, что груб
гранит \
              их нежных глаз,
их миловидных губ.
На цоколе
                    слова:
«Привезены из Фив».
А кто-то
             проходил,
хвосты им поотбив.
Обиделись бы! Нет.
Сфинкс,
             видно, не гордец.
Загадка на губах,
и никаких
                сердец.
Перед подъездом спят
два
        равнодушных льва,
у каждого — в кудрях
в судейских
                      голова.
Когда другим дано
метаться
                и рычать,
готовы эти львы
обид
            не замечать.

Еще от автора Семён Исаакович Кирсанов
Эти летние дожди...

«Про Кирсанова была такая эпиграмма: „У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество“. Эпиграмма хлесткая и частично правильная, но в ней забывается и четвертое качество Кирсанова — его несомненная талантливость. Его поиски стихотворной формы, ассонансные способы рифмовки были впоследствии развиты поэтами, пришедшими в 50-60-е, а затем и другими поэтами, помоложе. Поэтика Кирсанова циркового происхождения — это вольтижировка, жонгляж, фейерверк; Он называл себя „садовником садов языка“ и „циркачом стиха“.


Гражданская лирика и поэмы

В третий том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли его гражданские лирические стихи и поэмы, написанные в 1923–1970 годах.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.


Искания

«Мое неизбранное» – могла бы называться эта книга. Но если бы она так называлась – это объясняло бы только судьбу собранных в ней вещей. И верно: публикуемые здесь стихотворения и поэмы либо изданы были один раз, либо печатаются впервые, хотя написаны давно. Почему? Да главным образом потому, что меня всегда увлекало желание быть на гребне событий, и пропуск в «избранное» получали вещи, которые мне казались наиболее своевременными. Но часто и потому, что поиски нового слова в поэзии считались в некие годы не к лицу поэту.


Последний современник

Фантастическая поэма «Последний современник» Семена Кирсанова написана в 1928-1929 гг. и была издана лишь единожды – в 1930 году. Обложка А. Родченко.https://ruslit.traumlibrary.net.


Фантастические поэмы и сказки

Во второй том Собрания сочинений Семена Кирсанова вошли фантастические поэмы и сказки, написанные в 1927–1964 годах.Том составляют такие известные произведения этого жанра, как «Моя именинная», «Золушка», «Поэма о Роботе», «Небо над Родиной», «Сказание про царя Макса-Емельяна…» и другие.


Поэтические поиски и произведения последних лет

В четвертый том Собрания сочинений Семена Кирсанова (1906–1972) вошли его ранние стихи, а также произведения, написанные в последние годы жизни поэта.Том состоит из стихотворных циклов и поэм, которые следуют в хронологическом порядке.