Линия красоты - [16]

«Рейнджровер» наконец выехал на новое шоссе — и тут же оказался в пробке, растянувшейся не меньше чем на милю.

Как обычно, Ник почувствовал, что должен как-то сгладить ситуацию.

— Интересно, где мы сейчас, — заговорил он. — Уже в Мидлсексе, наверное?

— Да, наверное, в Мидлсексе, — ответил Джеральд. Он терпеть не мог ждать.

— Не повезло, — заметила Елена.

— Ну… — пробормотал Ник, смущенно улыбнувшись, словно надеялся и в пробке найти что-то хорошее.

Он знал, что Елена ждет праздника с беспокойством, не совсем понимая свою роль на вечере. Она уже задала пару вопросов о Фейлзе, новом дворецком Лайонела Кесслера; молчаливо предполагалось, что между ним и Еленой должны завязаться какие-то неопределенные отношения.

— Мы уже опаздываем, — заметил Джеральд. — Если Лайонел собирается кормить нас обедом, думаю, стоит остановиться где-нибудь и позвонить.

— Лайонел в обиде не будет, — ответила Рэйчел. — Ничего страшного, подержит горшок на огне.

— Хм… — протянул Джеральд. — Честно говоря, слова «Лайонел» и «горшок» друг с другом как-то не сочетаются.

В этой шутке чувствовалось и беспокойство перед предстоящей встречей, и уважение к титулу шурина.

— Все будет хорошо, — негромко, успокаивающе промолвила Рэйчел.

И в самом деле, машины двинулись с места, и к Джеральду вернулся его обычный оптимизм.

Ник на заднем сиденье думал об имени Лайонел. Как и Лео, это имя происходит от слова «лев»: но Лео — большой живой лев, а Лайонел — маленький, геральдический.

Пять минут спустя движение снова остановилось.

— Гребаные пробки! — пробормотал Джеральд.

Елена заерзала на сиденье.

— Как хочется поскорее увидеть дом! — с отчаянной бодростью в голосе воскликнул Ник.

— Не тебе одному, — заметил Джеральд.

— Да, милый старый дом… — с тихим полувздохом-полусмешком откликнулась Рэйчел.

Ник сказал:

— Не знаю, может быть, вам он не нравится. Вы ведь там выросли, и для вас, должно быть, все по-другому… — Но тут сам почувствовал, что перегнул палку.

— Не знаю, — призналась Рэйчел. — В самом деле не знаю, нравится он мне или нет.

— Ты, наверное, хочешь сказать, — предположил Джеральд, — что Хоксвуд делает Хоксвудом его обстановка. А сам дом, на мой взгляд, просто викторианское чудовище.

— М-м…

В словаре Рэйчел «м-м…» или суховатое «м-да?» несли в себе ноту удивления и раздумчивого несогласия. Ник восхищался аристократической экономичностью ее речи, ответами, не выражающими ничего, кроме слабых намеков на согласие или несогласие, и мечтал овладеть этим искусством. Манера речи Рэйчел была настолько несхожа с энергичной болтовней Джеральда, что порой Ник спрашивал себя, как Джеральд ее понимает.

Вслух он сказал:

— Думаю, мне понравится и дом, и обстановка.

Рэйчел бросила на него благодарный взгляд, но промолчала, и Ник почувствовал себя чуточку неловко. Должно быть, трудно оценивать дом, который ты знаешь всю жизнь. Тем, что тебе принадлежит, просто наслаждаешься, не чувствуя нужды давать ему характеристики.

— Знаешь, — сказала она, улыбнувшись Нику, — у нас там много картин. Есть современные, есть и старинные.

Хоксвуд выстроил в 1880-х первый барон Кесслер. Дом стоял на искусственно срезанной вершине холма, посреди буков, которые теперь разрослись, скрыв от посторонних взглядов весь дом, кроме, может быть, самых высоких шпилей. Дорога шла мимо деревенских коттеджей, пастбищ, рощиц, а последние милю или две поднималась вверх по холму через лес, где, как заранее сообщил Джеральд, водились олени. Радостное нетерпение Ника нарастало, и, когда впереди блеснули окна особняка, он почувствовал, что — восхищенно, или оценивающе, или сам не зная как — пожирает взглядом крутые скаты его крыши и каменные стены цвета французской горчицы. По дороге ему вспомнилось предисловие к архитектурному путеводителю по Великобритании, автор которого — ученый-искусствовед — с изрядной долей юмора описывал замок семнадцатого века, перестроенный на современный лад: зеркальные стеклопакеты в окнах, полы с подогревом, бесчисленные ванные комнаты с горячей водой из крана; однако при виде этого величественного здания смеяться Нику расхотелось. Джеральд остановил машину у ворот. Все вышли. Ник выходил последним, таращась по сторонам, а у ворот уже материализовался Фейлз, настоящий дворецкий в утренних брюках в полоску, и повел их в дом. И вот они уже в центральном холле — огромном, двухэтажной высоты, с резными перильцами галереи поверху и огромной каминной доской, похожей на плиту какой-то барочной гробницы: и Нику кажется, что он очутился то ли в музее искусств, то ли в роскошном отеле, то ли в какой-то странной и обворожительной помеси того и другого.

Пресловутый «горшок на огне» ждал их на круглом столе в столовой, выдержанной в стиле рококо. Вся обстановка здесь, как уже знал Ник, была целиком вывезена из одного парижского особняка. С медальона на потолке улыбались нагие девы с огромной гирляндой роз. Над камином висел Сезанн — Ник определил его с первого взгляда и снова ощутил восторг от того, что он, Ник Гест из Барвика, оказался в таком доме. Все, что он видел вокруг, мгновенно преображалось для него в слова, укладывалось в отточенные формулы, как будто он сразу рассказывал об этом кому-то, столь же впечатлительному, как и он сам.