Линия красоты - [119]

— Пенни? — переспросила Кэтрин. — А что она может сказать? Она же ничего не понимает в живописи! — И покорно рассмеялась, понимая, что сегодня — не ее день.

— Ну… — протянул Джеральд, — ну, она же как-никак дочь художника!

И потянулся за шампанским. Когда появилась Пенни, он уже ждал ее с полным бокалом.

— Добрый день, Пенни, — поздоровалась Рэйчел своим обычным тоном — ласково, покровительственно и чуть холодновато.

— Мои поздравления вам обоим, — проговорила Пенни.

Держалась она, как всегда, по-деловому, мягко, но решительно отвергая любые попытки отнестись к ней как к юной и несмышленой девушке — напротив, благодаря деловому стилю она казалась старше беззаботного и забывчивого Джеральда.

— Честно говоря, я хотела сегодня заняться дневником.

— Дневник подождет, — торжественно объявил Джеральд и протянул ей бокал. — Посмотрите-ка, что подарил нам лорд Кесслер!

Нику бросилось в глаза, что Джеральд сознательно избегает поводов ее поцеловать.

— Это Гоген, — пояснил Джеральд, и, переврав название, добавил: — «Le Rencontre aux Champs»[19].

Все снова вежливо уставились на картину.

— Она мне напоминает наши чудные прогулки во Франции, — заметил Джеральд.

— Да, в самом деле, — сказала Рэйчел.

— Совсем не похоже, — сказала Кэтрин.

— Ну, не знаю, — сказал Джеральд. — По-моему, очень похоже. Представь себе, что это твоя мать идет, например, в Подьё, и встречается… ну, хотя бы с Ником.

— Похоже, я одолжил шляпу у Салли Типпер, — вставил Ник, польщенный тем, что его поместили на картину.

— Может быть, — неприятно улыбнувшись, сказала Кэтрин, — но дело в том, что эти люди — крестьяне, правда, дядя Лайонел? Вы же знаете, эта картина написана в Бретани, куда он уехал, как сам говорил, прочь от развращенности и порочности буржуазной жизни большого города. Эта картина говорит о лишениях и нищете.

— Совершенно верно, милая, — согласился Лайонел, которого подобные ламентации не трогали. — А закончив картину, он отослал ее на продажу в развращенный буржуазный Париж.

— Вот именно, — подтвердил Джеральд.

— Странно, — заметил Тоби, — корова очень похожа на хирфордскую. Но вряд ли это хирфордская, верно?

— Может быть, шаролезская, — ответил Джеральд.

— У шаролезских цвет совсем другой, — возразил Тоби.

— Во всяком случае, картина очень милая, — подытожила Пенни, от отца-художника получившая прививку против всех видов искусства.

— Мы как раз думали, куда бы ее повесить, — сказала Рэйчел.

Минут пять прошли в выборе места: Тоби прикладывал картину то туда, то сюда, а остальные поджимали губы и говорили: «Знаете, мне кажется, лучше всего будет вон там…» Тоби веселился, как ребенок, — строил рожи и спрашивал с простонародным выговором, который ему самому казался очень смешным: «Так куды вешать-то, хозяин, туды или сюды?» Он даже снял одну или две кар тины и попробовал пристроить Гогена на их место. Проблема была в том, что маленький Гоген явно не сочетался по размеру с прочими картинами в гостиной; Рэйчел, кажется, это не смущало, но Джеральд твердил:

— Нет-нет, нельзя, чтобы это увидела леди!

— А-а… — с легкой досадой отозвалась Рэйчел.

— Нет, я серьезно, — возразил Джеральд. — Она наконец-то удостаивает нас своим визитом, и все в доме должно быть безупречно!

— Буду весьма удивлен, если леди это заметит, — проговорил Лайонел.

— Поверьте мне, — отчеканил Джеральд, — она замечает все!

— Хорошо, решим позже, — сказала Рэйчел. — Может быть, стоит проявить эгоизм и повесить ее в спальне.

— Совершенно не удивлюсь, если он Тэтчер и туда поведет, — проворчала сквозь зубы Кэтрин.

После обеда прибыли двое из спецслужб — проверить дом с точки зрения безопасности для визита премьер-министра. Они обошли весь дом, словно пара приставов, описывающих имущество. Ник с натянутой улыбкой сидел у себя за столом, слушая, как скрипят ступеньки под их ботинками: сердце у него сильно билось, в верхнем ящике стола покоились десять граммов кокаина. Однако охранники больше интересовались задними воротами: они объявили, что в саду всю ночь будет дежурить полицейский. Все это придавало предстоящему вечеру привкус опасности, и, когда охранники ушли, Ник вдохнул еще дорожку — просто чтобы успокоить нервы.

Позже, спустившись вниз, он увидел в окно, как Джеральд у крыльца разговаривает с Джеффри Титчфилдом. Оба едва сдерживали волнение, словно два маршала перед торжественным парадом. Когда кто-то проходил мимо, Джеральд улыбался и кивал — все равно, знакомым и незнакомым. Эту манеру он усвоил около месяца назад, после очень удачной речи на заседании Палаты.

Джеффри указывал на входную дверь, вечнозеленую дверь, которую Джеральд только что перекрасил в торийский голубой колер. Началось все с того, что Кэтрин — то ли желая пошутить, то ли по какой-то странной фантазии — заметила, что, мол, премьер-министра наверняка удивит зеленая дверь и что она будто бы читала в какой-то газете, что у всех министров в Кабинете двери голубые. Да вон, даже у Джеффри Титчфилда дверь голубая — а ведь он всего лишь председатель местной ассоциации! Джеральд нахмурился и промолчал, однако некоторое время спустя отправился в «Торговый зал Майра» за печеньем и вернулся озабоченный.