Линия фронта - [4]
Бабушка Прасковья Прохоровна с самого утра ждала гостей: кот намывался. Весь день она носилась от печи к погребу, от погреба к колодцу, на грядки, опять к дому, а тут сдала: как скрипнули ворота, так и приросли ее ноги к земле. Встала она у клумбы перед крыльцом и бестолково тычет шпилькой в седой узел волос. А от ворот уже кричит Юрий Петрович:
— Ой, родичи гарбузови! Все ли живы, все ль здоровы?
Бабушка утерла слезу. На ней повисли Костик с Мусей, затеребили с двух сторон. Тут же мялся Женя, он был обижен: все с родителями, а его мама на дежурстве в больнице. И отец не вернулся из суда, заседает…
Наконец бабушка справилась с собой, расцеловала дядю Павла и Юрия Петровича и шумнула на деда:
— Скоро ты, старый? Самовар принесть…
Дед еще топтался у ворот. Он в который раз хватался за дужки золоченых очков, щипал бородку и покашливал; приминая подорожник, тщательно затворил ворота, потыкал палкой в подгнившую доску и внимательно оглядел палку — давнишний подарок дяди Павла. Лишь после этого тронулся к дому, размеренно выкидывая трость на каждый третий шаг. В сумерках он казался бравым казаком, каким был, наверно, в молодости.
Вечер выдался теплый, с клумбы веяло душистым табаком. Ужинать сели на веранде.
— Ой, горюшко! — запричитала бабушка, поправляя на самоваре конфорку. — Щипчики забыла… Принеси, Женюшка.
Лампа над столом палила мошкару, в саду что-то шуршало. Женя неохотно встал, покрутился возле двери, не решаясь войти в неосвещенную комнату. Мало ли что там…
— Не бойсь! — хихикнул дядя Павло и бросил в темный проем конфету. Женя отчужденно глянул поверх дядиной головы с круглыми, совиными очками. Ему было невдомек, что в очках тех простые стекла.
Дед цедил из бутыли в графинчик вишневку и слушал Юрия Петровича, который сетовал: то он на гастролях со своей капеллой, то супруга, а Мусю все приходится подкидывать в чужие гнезда. И нынче Галина Тарасовна укатила во Францию. Конечно, Париж, Гранд-опера…
— Культура! — вздохнул дед. — А мы не дальше волости… Тут своя опера. Приезжал Нечипор: вступать или не вступать в коммунию? Он бы как люди, да баба ни в какую: «Не дам корову…»
— Отвяжись ты с Нечипором! — вмешалась бабушка. — Человек с дороги… Корову отдадут — а самим как? В лавке не накупишься…
— Опять за свое! — прикрикнул дед.
— Что, неправда? Ситцу — и того нету!..
— Верно, мать, — осклабился дядя Павло. — Сперва нужно строить мануфактурные фабрики, а не тракторные заводы. Инкубаторы придумали, голодранцы! Сперва цыплят, потом детей… Ха-ха… Сначала одень и прочее…
Поняла или не поняла бабушка, что оно за прочее, но в разговор больше не вступала: не в ее правилах было разводить турусы.
Укладывались спать долго, шумно. Кто-то из детей опрокинул на комоде вазу с бессмертниками, и бабушка заохала:
— Не к добру, на ночь глядючи.
Женю положили на кухне, на печке: его комнатку отвели приехавшим. В кухне было шумно, Женя сонными главами блуждал по стенам, слушал, как снуют под потолком мухи. Потом для него играл вчерашний шарманщик, потом Женя таскал из огня конфеты, обжигался и падал…
Разбудил его выстрел. За окном билось зарево, на цепи заливался Султан. В доме стояла суматоха. На широкой печи было темно и страшно, в углу дзинькал пустой горшок.
«Бом-бом-бом-бом!» — частил колокол. Взрослые торопливо одевались, через кухню пробежал длинный Юрий Петрович, за ним прошел с подтяжками в руках дядя Павло. В дверях показалась бабушка: «Спи, спи…» Но Женя уже соскочил на пол и прильнул к румяному окну. Пожар разгорался. Полыхало через два дома, у однорукого Рымаря.
Протирая глаза, в кухню забрел Костик. Какое-то время мальчики бок о бок липли к стеклу, затем шмыгнули на улицу.
— Воды! Воды! — раздавалось вокруг.
Огонь бушевал. Красные языки жахали из дверей и окон. С крыши рвались горящие пучки соломы. На головы сеяло сажей, углем, искрами. Летели головешки.
— Ой, лихо! Ой, спасите, люди добрые! — голосила распатланная Рымариха. Сам Рымарь с простреленной ногой корчился возле ворот; потом его повезли в больницу. Шептали: «Пустил кто-то петуха активисту, комнезамовцу…»
— Воды-ы!
Воду несли в чем попало. Высокий Юрий Петрович подбегал под самую стреху, плескал из ведер, горшков, кувшинов. Но пламя сбить не удавалось. Рымариха уже и не кричала, только всхлипывала. По всему местечку выли собаки.
— Бросить голубя — потухнет! — подсказал дядя Павло. — Белого голубя в огонь!
Женя с ужасом увидел, как швырнули в пожар птицу, и кинулся прочь.
После колготной ночи в Спысовом доме держалась тишина, гости еще спали.
Прохоровна пекла ватрушки к завтраку и досадовала на плохо подошедшее тесто, а тут еще яйцо вытекло в самовар. Она с трудом сдерживалась, чтоб не отчитать вслух кота или хоть Захара Платоновича. Наконец турнула обоих из кухни. Кот как ошпаренный шмыгнул во двор, а Захар Платонович прибился к зятю в кабинет.
Викентий Станиславович сидел за письменным столом, наклонив голову и потирая руками залысины. Перед ним лежали бумаги, его горбоносое, с черными усиками лицо выглядело утомленным. Возле отца, высунув язык, что-то малевал Женя.
Захар Платонович опустился на деревянное креслице, в котором обычно томились клиенты зятя, покашлял, достал из жилетного кармана часы, щелкнул крышкой. В окне полоснулась белая занавеска, за распахнутой створкой кивнул узорчатой головой подсолнух. На вишневом дереве вяло шевелились тронутые ночным пожаром листья, утренний ветерок нес в комнату запах гари. Захар Платонович покачал головой:
В повести «Запах пороха» рассказывается о действиях саперов и автоматчиков в боях на дальних подступах к Москве осенью 1941 года. Автор показывает, как в суровых испытаниях формировались мужественные характеры воинов, переживших и горечь неудач, и радость первых наступательных боев. Произведение написано выразительным языком, в нем много точных деталей фронтового быта.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.