Линия фронта

В середине июня сержант Евгений Крутов с отделением курсантов школы МНС[1] прибыл на НП. Окопчик был оборудован вблизи Прута, что неторопко вытекал из зеленой гущины, петлял мимо села и вновь пропадал в зелени кудрявых верб. По нашему берегу, наверно до самых Карпат, пучилась гряда лысоватых, обвитых виноградом сторожей-бугров. На румынской стороне — тоже виноградники да сады, в садах — люди. Вдали, за лиманом, белел чужой город.

Навестивший курсантов политрук школы Бойко поводил глазами по горячим плешинам холмов, поласкал взглядом синюю прохладу реки. С поста даже без бинокля различался свежий профиль дороги, подведенной с той стороны чуть не вплотную к границе. На том же участке таились в камышах неизвестно кем пригнанные лодки.

— Видал? — спросил политрук, снимая потную пилотку.

— Видел, — ответил Евгений. Впрочем, это еще не все — в минувшую ночь он слышал шум моторов и доложил командованию.

Бойко не мог скрыть тревоги; он ощущал приближение чего-то необычного — несколько раз ходил на заставу, звонил в батальон.

Тем временем Евгений со своими курсантами неотрывно вел наблюдение. Над головой время от времени проносились чужие самолеты.

Перед отъездом Бойко еще раз наведался на НП. Был полдень, в окопчике пригревало, и солнце четко высвечивало насыпь дороги на той стороне.

— Смотри в оба, провокации тут и раньше бывали, — сказал он.

— Есть!

— А насчет чего серьезного… — Бойко внимательно поглядел на сержанта, — читал газету… В курсе.

Еще при выезде из военного городка Бойко видел, как подняли по тревоге соседний стрелковый полк. Бойцы шли в полном боевом, на ремнях у них висели гранаты. Учения? Может, и учения… Бойко вздохнул и добавил:

— В общем — действуй с умом. Держи связь.

— Есть!

На душе у Евгения было неспокойно. Вспомнилось: на днях группа неизвестных перелетела Прут на воздушном шаре. Кто говорил — немцы, кто — нарушители из румынского воздушного клуба, а начальник школы капитан Розинский после политинформации обронил: «Будет ветер, будет буря…» И когда курсант Рожок усомнился, станет ли трудовой народ капиталистических стран воевать против нас, Розинский подергал щекой, скосил черный глаз на Рожка.

— Думаешь, откажутся?

— Думаю… — смутился тот.

— Для чего же мы крепим оборону страны?..

Вечером на НП было спокойно. Перед ужином Евгений сходил к пограничникам, посмотрел фильм о профессоре Мамлоке и даже потанцевал: как-никак суббота. Возвратился он затемно. За окном блестели колючие звезды, и казалось, нагретый воздух откуда-то приносил далекие, неведомые запахи. Евгений долго не мог уснуть, думая о печальной судьбе профессора, о фашистах. Наконец он встал, высунулся в окно, прислушался к какому-то сухому шелесту и понял: от реки неслись стаи птиц, что-то спугнуло их. Евгений оглянулся на составленные у стены винтовки и мысленно вернулся к недавнему разговору с политруком. «Провокации тут и раньше бывали…» Евгений понимал, что наблюдения, которые вели его курсанты, вызваны серьезной необходимостью.

Тяжелый сон сморил Евгения лишь под утро. Во сне ощутил он толчок, что-то дзинькнуло, он почти проснулся, но лежал неудобно — руки за голову — и не мог шевельнуться. Он сознавал, что нужно немедленно вскочить и поднять товарищей, но не мог — бился где-то между сном и явью. В комнате было еще темно, ему мерещилась знакомая казарма и недавнее землетрясение. «Тревога!» — кричал в тот раз дневальный по школе; кругом гудело, повторялись толчки, рассы́палась печка. В пирамиде щетинились штыками винтовки…

— Командир! Сержант! — теребил Рожок Крутова. Это уже было наяву.

Евгений вскочил. В комнату сочился мутный рассвет, за окном грохотало. «Провокация… прозевали!» Евгений тревожно оглядел своих подчиненных и выкрикнул:

— К бою!

Они выскочили из хаты и помчались на НП. Над головами шуршали снаряды. Справа, из-за высотки, взвилась ракета. «У пограничников», — отметил Евгений и приказал:

— Рожок — связным на заставу!

Яркие вспышки высветили реку: вербы на пойме словно встали рядами; у воды лязгали гусеницами танки; от того берега отделился десант, лодки резали красную, полыхавшую отсветами водную гладь… Из серой дымки набегали волны тумана, застилали реку. К Евгению придвинулся белобрысый Буряк, обдал запахом махры:

— Товарищ командир, глядите, ч-черти… рогатые…

К берегу приткнулась первая лодка; из нее посыпались размытые утренней синью фигуры в непривычных шишковатых касках. На левадах ударил «максим», Евгений коснулся щекой холодного приклада. «Стрелять или не стрелять?» Он скосился на товарищей, боясь выказать свою нерешительность. Закусив губу, отодвинул самозарядку и ткнулся локтями в мокрый травяной бруствер.

Ночь отступала быстро. Наискось от наблюдательного пункта, возле тропки, привычно греблись куры; стежка падала к селу, с высоты оно казалось вымершим. А на румынской стороне плескали вспышки, проскочил мотоциклист, ползли к Пруту грузовики с переправочным парком.

Десантные лодки чалили к берегу. Из них выпрыгивали автоматчики, полосовали очередями огороды, хаты. Сине-зеленые фигуры пробегали два-три шага и пластались под огнем пограничников.