Линия фронта - [6]

— Поворожи на внучат, — прервала ее Прохоровна, отнимая руку и направляясь к крыльцу. На крыльце они сели, гадалка раскинула на Женю.

— …дорога… большой дом… красивый будет…

Мальчики мало что понимали из слов цыганки, но не отрывали глаз от замусоленных королей и дам. Хриплый голос цыганки играл гортанными звуками:

— Х-хворать будет, к-красивый… г-гляди, к-колодец г-глубокий…

Заслезившимися глазами смотрела Прохоровна в карты, рассматривала печальный расклад и тонкие, унизанные кольцами, с грязными ногтями пальцы цыганки. Кто знает, о чем думала Прохоровна, может, о своем девичестве и соловьях в левадах, а может, о замужестве и жизни с Захаром, выходцем из старинного казацкого рода, выкорчеванного и раскиданного по белу свету за непокорность и бунтарство всемогущей рукой самодержицы Екатерины. В девяносто пятом году, уже с Павлом на руках, подались молодые Захар с Прасковьей на нефтяные промыслы. Да только не нашли счастья в том аду, через год вернулись…

Когда цыганка затараторила о колодце — Прохоровну как громом ударило. Она грозно зыркнула на Захара Платоновича:

— Говорила же — колодец! Покрышу навесь! Моя б воля — я б тебе…

— Бодливой корове…

— Который год — как в стенку горох! А если дитя, не приведи господь… Что ты себе думаешь? — Прохоровна, распаляясь, всплеснула руками.

Захар Платонович снял очки, старательно протер стекла.

— Отцепись, стара… Сказал же — сделаю.

— Язык у тебя без костей…

— Бабуня, а у тебя с костями? — полюбопытствовал Женя.

— Цыц! Чтоб ноги твоей не было у колодца!

Женя тоже думал о колодце. Вода в нем черная, с жабами, бр-р-р… Он и раньше побаивался в одиночку заглядывать туда. Разве, что с Костиком, за компанию. А теперь, когда знал, что упадет, дудки! Хотя все равно… Сказала же гадалка, — значит, так и будет. Тихий страх одолел мальчика.

Цыганка смешала колоду и прикрыла глаза; сидела покачиваясь, будто вслушиваясь в таинственный внутренний голос. Получив расчет, сунула руку под юбку, в карман.

— До пятнадцати годков береги, сердечная… — добавила спокойно.

И Прохоровна решила строго доглядывать за непоседой внуком: пусть родителям и некогда, а уж она не допустит! «Некогда…» — подумала и чуть не сплюнула с досады: и так неладно, а тут еще ворожка подлила масла в огонь — чтоб ей ни дна ни покрышки! Но все же, решив погадать на Мусю, попросила:

— Кинь на девку! Червонная.

Не ведая, какая беда стряслась нынче с Мусей, ворожка понесла такое, что даже долго крепившийся Захар Платонович пригрозил спустить с цепи кобеля. Цыганка обиженно сграбастала колоду и, подметая подолом пыль, вильнула к воротам.

3

Через день курсантов бросили на передовую. Крутова с отделением назначили доставлять колючку со склада укрепрайона.

— Забирай сполна, саперики. Мы не жадные, — пробовал шутить возле хранилища сверхсрочник. Ухмылка у него выходила жалкая, да и на складе было невесело. Всюду желтели заплывшие песком котлованы, виднелась брошенная арматура и серая от цемента опалубка. После переднего края на тыловом складе казалось тихо, как на кладбище, а выпотрошенные, опустелые хранилища походили на склепы. Евгений знал — не только склады передают в дивизию, передают людей и даже вооружение.

Пока Евгений толковал с завскладом, Буряк и Козлов забросили на полуторку последний моток. Козлов расцарапал колючкой руку, и завскладом подался за бинтом, но тут вернулся лейтенант-технарь и молча полез в кабину. «Правильно… — в душе согласился Евгений. — Ехать нам километров двадцать… там ждут не дождутся…» Он с курсантами умостился на колючке. Ехали по грунту, не шибко, и Буряк дурачился:

— Ранило Козлова не за цапову душу!

— Отстань, — сердился тот.

Но Буряк не унимался:

— В тылу попало… Фу-ты ну-ты! Еще на побывку пустят…

— Брось, говорю.

Буряк примолк, но его хватило ненадолго. Он надул красные щеки и прыснул; колючки, на которых они сидели, доставали сквозь подостланные шинели.

За машиной курилась пыль. Скоро вдали заухало.

— Слышь, радист поймал… Танковое сражение под Ровно, — сказал Буряк. — Тыща на тыщу!

— Слышал, — отозвался Козлов. — Пять дней…

— Ну, присадили Гитлера! — распалялся Буряк. — Всю технику положили! Попомнит!

— Главное направление. Это Ровно… на границе?

— На старой…

За грядой, в седловине, проглянул Прут. Редкие очереди и выстрелы напоминали о близости фронта, курсанты примолкли. На скрытом восточном скате пехота углубляла окопы. Саперная полуторка подвернула к полевому складу. До вечера Крутов успел привезти еще машину суковатых кольев для проволочного забора и, освободившись, сел возле машины. Но отдыхал он мало, южная ночь опустилась вдруг, сразу. И началась настоящая работа…

Курсанты понесли к переднему краю проволоку, колья, топоры, колотушки. За линией окопов Евгений с отделением отвернул на правый фланг. В невидимой траве что-то ворошилось и шуршало. Из темной дали подмигивали слепенькие звезды. За спиной Евгения шептал что-то Буряк.

На луговине потянуло свежестью. Евгений остановился, послушал, но за рекой словно вымерли; он отобрал у Буряка трасшнур, размотал и направился по фасу — сажать колья. Евгений ступал крадучись, хотя до противника было метров триста, а может, все пятьсот. Скоро по переднему краю понеслись удары колотушек. Колья с трудом шли в сухой грунт.