Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - [39]
Ссылаясь на «трудное время», мисс Спенсер имела в виду политическое положение в Европе, а не личную жизнь Лины. 1923 год оказался временем событий, определивших ход истории – укрепление советской власти в России и на окружающих ее территориях; гиперинфляция в Центральной Европе; возвышение Муссолини и зарождение фашистского движения в Италии. Лина следила за новостями с праздным любопытством – ей просто нравилось чувствовать себя в центре событий. Однажды она видела Муссолини в компании короля Виктора-Эммануила III, который попросил Муссолини возглавить правительство Италии, чтобы предотвратить дальнейшие общественные беспорядки, последовавшие после всеобщей забастовки в апреле 1920 года, и не допустить прихода к власти коммунистов. Лина вспоминала, как 1 апреля в 08:30 утра пошла в центр Милана, чтобы посмотреть парад. «Король в парадной форме со своей свитой… Намного роскошнее, чем в прошлом году… Я хорошо разглядела короля и Муссолини, сидевшего рядом с ним в карете. Город был украшен… все были охвачены патриотическим пылом»[156].
Однако ее собственные дела, похоже, налаживались – по крайней мере, в отношении певческой карьеры. В середине февраля 1923 года Лина заключила контракт на три выступления в роли Джильды в «Риголетто», надеясь, что это окупит мучения, связанные с разучиванием сложной партии. В контракте упоминалась возможность участия в других операх, но ее репертуар не соответствовал репертуару театра «Каркано». Театр был основан в 1803 году и находился на территории заброшенного монастыря. «Каркано» стал рекордсменом по количеству премьер и время от времени соперничал с Ла Скала за звание главного оперного театра Милана. Но увы, в начале XX века блеск этого драгоценного камня в короне миланской оперной сцены начал постепенно угасать[157]. Лину включили во второй состав, и она практически не принимала участия в репетициях с оркестром, но молодой маэстро работал с ней отдельно.
Однако предложенный контракт не слишком радовал Лину, поскольку в это время она боролась с простудой и была очень вялой. В некоторые дни она даже не могла встать с постели, уступая жалости к себе. Возможно, Лина страдала от депрессии. «Бывают времена, когда я ненавижу все человечество, и мне нравится быть одной, но вообще я думаю, что не предназначена для одиночества»[158], – уныло рассуждала она.
Таня пришла, чтобы забрать свои письма, и попыталась вовлечь ее в разговор, но Лина мрачно пошутила, что из-за насморка она стала обладательницей баса-профундо. Весь февраль ей досаждали отвратительная погода и шум карнавала. Наконец Лина рискнула покинуть квартиру, но нашла, что на улицах еще хуже, чем дома. Сердилась, когда ее осыпали конфетти, яростно пыталась выпутаться из серпантина и даже отказалась от приглашения на бал. Лина поняла, что жизнь в Милане ей совершенно опостылела.
Мысли о выходе на сцену вызывали больше беспокойства, чем радости. Лину предупредили, что, скорее всего, ее дебют состоится в первой декаде марта. Потом оповестили, что она появится на сцене 10 марта, а затем перенесли дату выступления на 15 марта. Сценический псевдоним «Лина Любера» на расклеенных по всему городу афишах только усиливал страх. Увидев афиши, директор музыкального издательства Ricordi пригласил Лину в свой кабинет и сказал, что готов написать рекомендательное письмо, которое поможет ей в дальнейших прослушиваниях. Лина нашла его излишне внимательным и пришла к выводу, что его намерения не столь чисты, как казалось на первый взгляд.
5 марта ее неожиданно вызвали в театр «Каркано» и сообщили, что заболела главная исполнительница роли Джильды, Марина Кампанари. 6 марта Лине предстояло выйти на сцену. Лина ужасно разволновалась, особенно когда выяснилось, что нет времени на репетицию с оркестром. Лучшее, что ей могли предложить, – это устроить генеральную репетицию под рояль с дирижером. Кроме того, Лине надо было примерить костюм и парик, так что времени на отдых и раздумья не осталось. Следующим вечером она вышла на сцену и только тогда осознала, как сильно рискует.
Начало нельзя было назвать удачным. В 1-м действии во 2-й сцене во время дуэта с баритоном Артуро Ромболи, исполнявшим роль Риголетто, Лина вступила слишком поздно. В этой сцене Риголетто в исполнении Ромболи радостно воссоединялся с Джильдой, которую прятал от сластолюбивого герцога Мантуи. Лина отставала от музыки, а дирижер не сдерживал оркестр, чтобы подладиться под нее. Выровняться удалось только к середине арии. Все дело, решила она, было в баритоне, который почти оглушил ее – пел ей прямо в ухо. Ее недовольство Ромболи, скорее всего, оправданно. В миланской газете Corriere della Sera 3 марта была помещена рецензия на премьеру, в которой отмечалось, что Ромболи «склонен излишне ускорять темп, чтобы еще больше выставить напоказ свой голос, однако добивается прямо противоположных результатов, вместо мастерства демонстрируя огромное количество ошибок и неточностей»[159].
Неудача деморализовала Лину; она чувствовала себя разоблаченной с позором самозванкой. Однако она сумела взять себя в руки, и дуэт с герцогом, пытающимся соблазнить Джильду, был исполнен очень неплохо. Но от переживаний у Лины пересохло горло, и коронную арию о первой любви «Caro nome» («Сердце радости полно») она смогла спеть только в треть обычной силы. Лина полностью обрела голос только к концу 1-го действия.
